– Как подойдёт, – поучал с остановками, часто дыша, отец, – бей острогой. Только не в башку бей, соскользнёт. Бей в хребёт, чуть сбоку, рядом с панцирем.., потому самую спину тоже не пробьёт, а багром под жабру.

Макаров-младший напряжённо всматривался в воду туда, где шнур уходил в глубину.

– Самая стремнина тут, ишь, как несёт…

– Чё ж ты хочешь, – подхватил отец, – Йертышь ― Землерой!

– Держи по шнуру, бать! Вниз пошёл – ко дну!

– Щас оттолкнётся и вверх хопнет! – сказал отец с опаской.

Но рыбина, видимо, давно сидела на крючке, устала и, поднявшись из глуби, встала против течения.

– Вот он, аккуратнее греби.

Старший Макаров грёб уже, повернув голову за спину ― по ходу лодки. Он видел, как поднялось из глубины чёрное тело корыша – так здесь на Иртыше называли самца стерляди, а также небольших осетров. Стерлядь в длину растёт мало, взрослые особи чуть больше полуметра, зато продолжает расти в ширину и в Иртыше могла нагулять больше тридцати килограммов.

Младший Макаров схватил острогу и багор. Багор переложил в левую руку, в которой уже держал крюк, а правой нацелил острогу. Как только корыш подошёл к лодке, он зацепил карабин за ввинченный в край борта лодки крюк и без замаха, но с силой вонзил острогу в спину рыбине рядом с острыми щитками, идущими вдоль всего хребта, и тут же цепанул её багром под морду. Макаров-старший бросил вёсла и, схватив второй багорец, подцепил рыбу за брюхо ближе к хвосту. Они мгновенно, как по команде, перекинули рыбу через борт лодки, и Макаров-старший тут же треснул её по голове обухом топорика. Корыш затих.

– Смотри, – сказал он, – второй крючок хвостом зацепил. Крепко сел, не ушёл бы. Они быстро насадили новых червей особым способом – «ёлочкой», опустили снасть в воду и только тогда глубоко вздохнули и хорошенько осмотрели рыбину.

– Во каркадил-то, – изумился младший Макаров, разглядывая чёрную колючую тушу, остроносую морду с усами, короткий костяной выступ носа. – Пуда полтора, а, батя?

– Поболе.., – деловито ответил отец, – Ну, с почином тя, Роман Романыч!

– И тебя, бать! Слава тебе, Господи!

Оба перекрестились.

– Язви тя в душу! – вдруг выругался отец. – Руку-то всю раскровянил ― это я его с горячки рукой за хвост сграбастал… Ничего, рукавичку надену, – сказал он, опуская в воду, проколотую рыбьими шипами руку – Ну, давай к берегу, садись на вёсла. Поедем второй проверять…

Рома сел на вёсла, сделал несколько энергичных гребков и вдруг громко запел в такт взмахам вёсел:

Скакал казак через долину,

Через маньчжурские края!

Эту песню принёс с войны отец, который, тут же и подхватил:

Ска-а-кал казак через долину,

Через маньчжурские края!

Эх, Любаша, Любаша, Любушка моя!

Если любишь – поцелуешь, милая моя!

И так каждый день часа по три, да ещё подготовка, да ремонт снастей. Потому что стерляжья пора короткая ― ещё неделя, чуть больше, и выпадет мотыль. Весь прибрежный песок и воду покроет белёсый пушок ― трепещущие крылышки насекомых. Этот день ― самый пик. Если не проворонишь, можно на закидушки небольших стерлядей натаскать. Берёшь мотыля прямо из-под ног, насаживаешь пучком и только успевай вытягивать. А потом всё. Уже на следующий день рыба словно вымерла. Обожравшись мотыля, она уходит вглубь, сытая, отяжелевшая. Теперь ей твоя приманка ни к чему. С этого дня до осени корма в реке полно. А осенью опять… Но Макаров-старший осеннюю рыбалку не любил ― холодно, пасмурно, дожди опять же, ветер пронизывающий. В Иртыше после Ильина дня купаться не принято ― вода в одночасье становится студёной. Иной раз и на воздухе, на берегу – на высотке, даже припекает, а к воде спустишься – стынуть начинаешь. Бывает, конечно, кто раздухарится или после бани – в реку, или спьяну, но это редко, не принято так. А после бани ― и так круглый год, баньки и ставят поближе к берегу.