Сидящий рядом с ним, тоже, видно, опытный военный подтверждал, скептически улыбаясь и отгоняя рукой вялого дневного комара:

– Русские бронебойные снаряды в случае попадания только делают дырки в бортах японских броненосцев английской постройки. В то время как японские бризантные «шимозы» жгут русскую броню и русских моряков, даже разорвавшись рядом с кораблем, – к тому времени зловещее слово «шимоза» уже не сходило с языков и обрело облик неодолимой дьявольской силы. – У меня родственник служит на «Громобое».

– Вы про то, как японцы в Корейском проливе «Рюрик» растерзали? – уточнил кто-то из офицеров.

– Тогда особенно! Тогда и «Громобою» всыпали горячих и «Россию» потрепали.

– Они собой «Рюрик» пытались прикрыть…

– Для примера, господа: на «Варяге» двадцать два человека погибло, а на «Рюрике» двести четыре… Бились до последнего, корабль – в лохмотья.

– Японцы не стесняются осыпать наши корабли шрапнелью, уничтожая орудийную прислугу. А в русской военной доктрине это считается негуманным – в соответствии с международной конвенцией, определяющей «негуманные» способы ведения войны!

Тут снова вдохновлялся поручик:

– Вот именно, господа, негуманные! Когда русские, защищая отечество, кого-то уничтожают – это считается негуманно! И пулемёты русская армия стала принимать на вооружение в массовых количествах тоже одной из последних и по тем же соображениям негуманности! Вообще всё, что может привести к победе русской армии, так называемой «мировой общественностью» объявлено «негуманным». Русским разрешается только «героически» умирать! Самое отвратительное, что «прогрессивная» русская общественность в лице господ Куприных и прочих, возлюбившая «гуманистические» идеалы, поддерживает мнение мировой общественности. Гуманность же к собственному народу выражается в пораженчестве и непротивлении. Воевать, защищая отечество, стало, видите ли, варварством.

– Кстати, – добавлял усатый, – даже Лев Толстой, когда узнал о сдаче Порт-Артура – пришёл в негодование! Такое предательство даже старика Толстого проняло…

– Новые русские корабли не успели пройти толком испытаний, – опять поддержал его знаток морских дел, – или, по чьему-то головотяпству оказались в непредусмотренных ситуациях. Возьмите случай с "Варягом": новейший крейсер, двадцать четыре узла ходу – быстроходнейший в мире! Но не использовал своего преимущества в скорости. На кой чёрт понадобилось Рудневу спасать эту старую, никому не нужную лоханку "Кореец"? Что он мог сделать японцам из своих пушчонок? Вместо того, чтобы сразу взорвать его и с боем на полном ходу прорваться сквозь японский строй? Повезло бы – воевал бы в составе эскадры.

– Да что говорить! – горячо перебивал поручик. – Конечно, русские моряки проявили героизм и совершили подвиг, пред которым даже враги склонили головы. Но в этой войне русские почему-то настроены героически гибнуть, а если и победить, то непременно ценою собственной жизни. Мы разучились побеждать и радоваться, оставаясь живыми, это считается у нас неприличным, нецивилизованным действом и осуждается нашей «культурной» общественностью… Эта нынешняя, так сказать, «революция» – ведь это бунт и не что иное, как предательство!

Необъяснимое апокалиптическое предчувствие царило в русском обществе, и это настроение едким дымом заволакивало огромную Россию от Дальнего Востока до Санкт-Петербурга, растравляя души и вселяя в умы бог весть какие настроения.

В сухопутной армии пока еще бодрились, пели, передавая из уст в уста уже сложенные песни о героях этой войны, в основном о моряках, о «Стерегущем», о гордом "Варяге", вальс «На сопках Маньчжурии», «За рекой Ляохэ»