– Ну что, Саня, готов?

– К чему?

– Скоро высадка. К сожалению, не всех. Только женщин и детей.

– Хорошо. Я могу сопровождать?

– Пожалуй, да. Можешь и проповедника в помощники взять. Собирайтесь. Остановка через пятнадцать минут.

Дверь снова закрылась.

– Так, Борис, слушаться меня. Выходите без фокусов. Все решаем на месте. Я знаю столько же, сколько и Вы.

– Александр, Вы прекрасно вошли в роль помощника террористов.

– Сейчас не время на выяснение отношений. Маша, Аня, вы готовы?

– Саша, мне страшно, – Аня слегка дрожала, то ли от холода, то ли от пережитого.

– А ты не думай об этом. Думай о том, что нам нужно выбраться. Хотя… У меня такое ощущение, что это какая-то игра. Больно террористы смирные. Пока ещё никого не пристрелили, только что Бориса немного побили.

Высадка происходила молча, поезд стоял каких-то десять минут. Перрон был пуст. На покосившейся вывеске Саня прочитал название «Весёлое». Да уж, весёлое место и время. Серёга и Вовка спокойно курили в стороне.

–В общем, так, Санёк, бери своих спутников, приглядывай за другими. Пошли.

Как стадо баранов, никаких признаков сопротивления. Всего человек тридцать. Из них человек десять детей, не считая Машку. Что я буду с бабами делать, восстание организовывать, что ли, без энтузиазма думал Саня, едва уворачиваясь от сквозного ветра. Аня шла, наклонив голову. Какая нелепая у неё курточка, как раз по сезону, для тридцатиградусного мороза. Злость, вот что, да, злость, на себя, на этого нелепого Бориса, на эту дурацкую командировку, на покорность судьбе.

– Ну, что, Борис, непротивление злу насилием, подставь правую щеку, когда ударят по левой?

– Это неправильное толкование. Злостью вы ничего не добьетесь. Значит, где-то мы вели себя неправильно, раз попали в такую переделку.

– А, искупление грехов. Понимаю. Вот только Машка моя, в чем виновата? Или основной принцип бытия – случайность? Похоже, я смешиваю сейчас все в кучу, это от злости, наверное.

– Никто не виноват. Она просто страдает за Ваши грехи. Правильно ли Вы вели себя в жизни, вот в чём дело.

– Борис, мне жутко наскучили Ваши нравоучения. Ваша мягкотелость, Ваши обвинения.

– Я не обвиняю, я обличаю.

– А кто Вам дал это право, дорогой? Вы возомнили себя Всевышним?

– Нет. Хорошо, давайте пройдем этот путь молча.

– Эй, долго мы ещё будем плестись? – обратился Саня к «террористам».

– Не торопись, минут через десять погрузимся и поедем.

– Куда? Кажется, вы обещали свободу.

– Кто же верит сказкам? Ещё с час езды.

Маша молчала, но Саня заметил, что она уже очень устала. Пришлось взять её на руки. Аня благодарно взглянула в его глаза. Молча, молча, только молча. Слова, определения, это такое недостаточное условие для выражения чувств. Как там, слова нужны, чтобы отражать факты, а не фантазии. Чувства – это то, что мы себе представляем. А факты – это то, что реально имеем на данную минуту. Имеем униженье и неопределённость. Какие чувства он испытывает, Саня не мог себе сказать.       Злость сменилась апатией к происходящему, немые сцены дешевого спектакля неизвестного режиссера. Вспомнился «метатеатр», что заставило его хмыкнуть. Кончис был великим постановщиком, у него все было со смыслом.

Замечательный итог в виде моральных и физических страданий. Прекрасные античные картины. А тут тащишься как идиот по заснеженной дороге, неизвестно куда, и нет никакой мысли в голове, что делать дальше. Неужели он настолько обленился, что не может крикнуть этой толпе женщин – «дурочки, остановитесь, их же всего двое», нет, он медлит. Тут он увидел крытый фургон. И испытал чувство облегчения. Хотелось только привалиться к холодному брезенту и ни о чем не думать. Он помог залезть женщинам, перекинул ногу.