– Ой, – сказала она с укором, – но почему все от него? Тебе его совсем не жалко?

– Ничуть, – заверил Азазель. – Друзья должны быть настоящие, которых не жалко!.. Потому да, тебя отпускаем, но не навсегда! Созвонимся. Нам тоже надо кое-что успеть. Не великие свершения, увы, но вся жизнь наша по большей части из мелочей и суетной суеты сует.

Михаил закрыл рот, Азазель успел сказать насчет созвонимся, а это значит, с Синильдой не расстаются. Да и вообще пора самому с нею созваниваться без всяких азазелей, а то как-то уже и не вообще…

Синильда сообщила во время завтрака, что сестренку переводят из одной палаты в другую, возят по кабинетам, стараются понять, какое из лекарств помогло. Ее сейчас нужно поддерживать и уверять, что действительно ее метастазы стремительно рассасываются, иммунная система проснулась и уничтожает раковые клетки везде, где находит, а находит везде, от нее не спрячешься…

– Созвонимся, – сообщила она и, чмокнув его в щеку, добавила: – Не провожай! Я девушка современная, дорогу знаю.

Когда он вернулся в гостиную, Азазель с чашкой кофе в ладони поглядывает на жвачник, где показывают митинги, что перерастают в стычки с полицией, а те выхватывают из передних рядов, вяжут и заталкивают в полицейские фургоны.

– Плебс бунтует? – поинтересовался Михаил. – Хлеба и зрелищ?

Азазель поморщился, на лице проступила горькая усмешка:

– Как все это знакомо…

– Чем? – спросил Михаил.

Азазель посмотрел с иронией.

– Ты еще не заметил, что на земле точная копия наших порядков там наверху? Сознайся, многие из ангелов были недовольны тем, что Творец, создав такой дивный мир, решил отдать его не нам, а простым смертным, жалким и грязным!

Михаил пробормотал:

– Ошибаешься. На здешних митингах сколько народу? Две-три тысячи? Это уже о-го-го, хотя в городе пятнадцать миллионов человек. Но эти пятнадцать миллионов где?.. Так получилось и с Люцифером с его соратниками, когда открыто бросили вызов, или даже с тобой, что вызова не бросал, но дерзновенно усомнился в правильности выбранного Творцом пути!

– Ладно, – сказал Азазель вяло, – я к тому, что среди людей многие точно так же недовольны политикой правительства, как было и у нас тогда… Какая-то часть выходит на митинги и протестует, но их не трогают, дескать, пусть поговорят, пар выпустят. Но тех немногих, кто начинает бросать камни и жечь покрышки, хватают и бросают в тюрьмы.

– Считаешь, Сатан пострадал не за дело?

Азазель вздохнул, ответил со скукой в голосе:

– За дело, хотя намерения у него были самые светлые и чистые. Но нельзя ломать работающую систему, когда не умеешь создавать что-то лучшее. Эти на улице тоже не умеют, увы.

Он допил кофе, вместо чашки в руке появился смартфон. Михаил заметил, как после каждого звонка он мрачнел и сдвигал брови, наконец пробормотал со сдерживаемой злостью:

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Михаил, я отлучусь на пару минут или пару часов. Нужно лично разрулить ситуацию.

– Помочь? – спросил Михаил.

Азазель покачал головой:

– Увы, ты неандерталец с крыльями, а я политкорректный в духе времени гуманист-толерантник. Постараюсь уладить все мирно, чего ты не умеешь, а только испортишь.

– Ну-ну, – сказал Михаил. – Но не задерживайся, а то я тут нечаянно что-то да сломаю. Или пожар устрою.

– Пожар устроить Сири не даст, – заверил Азазель, – здесь мощнейшая противопожарная система, даже закурить не позволит. Но сломать можешь, знаю, только учти – током шибанет, месяц будешь головой трясти и заикаться!

Он вскинул руку в несколько театральном жесте, но задумался, повернулся к Михаилу: