Опознав возмутительницу спокойствия, Цезарь шикнул:

– Тш-ш-ш, Милашка!

Едва Милашка засекла их, у нее хватило ума перестать аукать.

– Я сразу поняла, что ты задумала, – прошипела она, поравнявшись с Корой. – Сама крутишься вокруг него, а мне ни слова. И весь ямс выкопала, хотя ему еще зреть и зреть.

Через плечо у нее был перекинут мешок, сделанный их какой-то старой тряпки.

– Иди назад. Ты нас угробишь, – сказал Цезарь.

– Ну уж нет, – помотала головой Милашка, – я с вами.

Кора насупилась. Если сейчас отослать Милашку на плантацию, она как пить дать попадется на пороге хижины. Держать язык за зубами она не умеет, про их побег все мигом станет известно, так что плакал их выигрыш во времени. Она не знала, как это выразить, но брать себе на душу Милашкину гибель ей не хотелось.

– Троих он не поведет, – сказал Цезарь.

– А про меня он знает? – спросила Кора.

Цезарь отрицательно помотал головой.

– Раз мы без предупреждения, то где двое, там и трое. Еды, по крайней мере, хватит, – сказала она, взваливая мешок на плечо.

У Цезаря была целая ночь, чтобы привыкнуть к новому положению вещей. Мало-помалу Милашка перестала взвизгивать на всякий шорох ночных тварей, или когда, оступившись, она потеряла равновесие и провалилась в болотную жижу по пояс. Коре ее чистоплюйство было не в диковинку, но о тех чертах характера своей подруги, которые заставила ее подхватиться и бежать с ними, она раньше не подозревала. Хотя любой раб об этом думает. Всегда: утром, днем и ночью. Спит и видит. О чем бы он ни мечтал, это всегда мечта о побеге, даже если он мечтает о чем-то ином. Даже если это всего лишь мечта о новых башмаках. Стоило подвернуться возможности, и Милашка за нее уцепилась, наплевав на порку.

Чавкая по черной болотной грязи, беглецы держали путь на запад. Кора только диву давалась, как Цезарь их ведет. Сама бы она с этим нипочем не справилась. Но у него, видать, в голове была карта, и звездное небо он читал словно книгу.

Благодаря Милашкиным стонам и проклятиям, когда ей становилось невтерпеж идти дальше и требовался отдых, Коре лишний раз о привале просить не приходилось. Осмотр содержимого мешка показал, что с собой Милашка захватила всякую ерунду вроде деревянной уточки или пузырька синего стекла, – никакой пользы. Что до пользы от Цезаря, то по части нахождения островков в трясине он оказался отменным штурманом. Сбились они с пути или нет, Кора не знала. Они шли на северо-восток, и к рассвету болота остались позади.

– Нас уже хватились, – сказала Милашка, когда на западе забрезжило рыжее солнце.

Троица, устроившаяся на очередной привал, жевала порезанный на кусочки клубень ямса. Их донимали москиты и мошкара. При дневном свете они были похожи на чертей, с ног до головы перемазанные грязью, облепленные цепкими семенными коробочками и усиками растений. Коре все это было неважно. Она в жизни не заходила так далеко от дома. Даже поволоки ее кто-нибудь назад в кандалах, она бы не пожалела о проделанном пути.

Цезарь выбросил вперед слегу, и они снова пустились в путь. Во время следующей остановки он сказал, что на поиски торной дороги отправится один и пообещал скоро вернуться. Кроме того, ему надо было прикинуть, сколько они уже прошли. У Милашки достало ума не спрашивать, что им делать, если Цезарь не придет назад. Мешок и бурдюк с водой он оставил под кипарисом как залог своего возвращения. Или их спасения, если все-таки они останутся одни.

– А я знала про вас.

Милашке, несмотря на усталость, хотелось посплетничать.

Девушки сидели, благодарно привалившись к стволам деревьев, под которыми был пятачок сухой твердой земли.