Окоп-два забрал вещмешок, и они с особистом убыли в караульное помещение.

И оставили за собой две цепочки следов на свежевымытом полу: на периметре грязно, накануне моросил дождик.

– Бардак! – ухмыльнулся часовой, снимая трубку телефона. – Часовой седьмого поста рядовой Ва… Никак нет, без происшествий! Товарищ подполковник, тут начкар только что прошел кое с кем: притащили с периметра грязи, наследили по всей «трубе»…

Определенно, ближе к дембелю человек становится сволочью. У пульта сейчас лично сидит злобный Окоп-раз, весь на взводе: ждет звонка о прибытии высокого гостя.

Дверь, ведущая в караульное помещение, тоже приоткрыта: и хотя до пульта – тамбур, два коридора и столовая – яростный вопль Окопа-раз я услышал отчетливо и со всеми интонационными оттенками. Помните, как в «Одиссее» Кончаловского кричал раненый циклоп? Уверяю вас, по сравнению с воплем нашего эн-ша это был просто комариный писк.

– Вацетис…

– Да, товарищ лейтенант?

– Ты, случайно, не ксенофоб?

– Как можно, товарищ лейтенант? Я же нерусский.

– И что?

– Ксенофобия – чисто русская прерогатива. А для всех остальных это – всего лишь проявление национального самосознания.

– То есть к армянам ты равнодушен?

– Абсолютно.

– Понятно. Ну тогда, значит, просто за «чухонь» мстишь? Мелочно так, исподтишка, да?

– Обижаете, товарищ лейтенант! Поставьте себя на мое место. У меня на посту грязь. Я часовой. Вы офицер. Кто будет убирать? Как бы вы поступили в этой ситуации на моем месте?

– Я бы крикнул им вслед: ребята, наследили, пришлите человека с тряпкой.

– Тоже верно. Видите, вы быстро соображаете. А я – нет. Говорят же про нас, что прибалты тормоза, долго думают. Вот я и не сообразил.

– Ну и жук ты, Вацетис! Вернее, так: жукис.

– Да, есть маленько. Но знаете, тут все зависит от человека. Есть офицеры, которые к солдату по-человечьи относятся. Вот как вы, например. А есть – которые свысока, как к быдлу. Ну и принцип бумеранга никто не отменял. Вот вам бы, например, я такую «подлянку» никогда бы не кинул.

– Ну, спасибо на добром слове.

– Всегда пожалуйста. Как вы к нам – так и мы к вам…

Из караулки пришел вконец убитый Окоп-два и привел двух бойцов. Бойцы принесли тазик с водой и тряпки, а Окоп-два – безразмерную злобу ко всему человечеству, которое породило таких тварей, как прибалтийский часовой седьмого поста, и… о, да, я вижу в этом мятущемся взоре: эн-ша безоговорочно причислен к разряду тех же самых тварей. И черт с ним, что это родной дядя. Говорят же, что родных мы не выбираем. Я вижу в этом взгляде, наполненном жаждой убийства, что, будь воля Окопа-два, он непременно выбрал бы себе другого дядю! Более того, я подозреваю, что наш парень с огромным наслаждением остался бы круглым сиротой.

Бойцы принялись наводить порядок, а Окоп-два, стараясь не смотреть в сторону часового, обратился ко мне:

– Эн-ша сказал, что у тебя осталось от силы пять минут. Успеешь?

– Ну, не знаю, это уж как получится…

– Что значит «как получится»?! Он сказал – кровь из носу! Сказал, чтобы я тебе помог, если надо. Тебе помочь?

– А чем ты можешь мне помочь? – Я пожал плечами. – Вот смотри: в одной руке у меня кисть. Видишь?

– Вижу.

– В другой банка с краской. Видишь?

– Да.

– Я макаю кисть в краску и рисую. Вот гляди: сейчас мы рисуем букву «пи». Видишь?

– Эмм…

– А теперь скажи: как ты видишь себя в этом процессе? Что ты можешь сделать, чтобы ускорить его, не потеряв при этом в качестве?

– Ну, я не знаю… Но сказано было: помочь!

– Хорошо, если хочешь – помогай.

– А чего делать?

– Ну, например, подними мне настроение.

– Вот, блин… Как тебе настроение поднять? Сплясать голышом?