Он подошёл к уютному дому, окружённому низким деревянным забором. За спиной раздавалась песня уличных музыкантов, а из окон его временного пристанища тянуло ароматным запахом пряной похлёбки. В животе громко заурчало: у Стейна с утра во рту не было ни крошки, а в этом мире, который успел стать для него чужим, есть хотелось постоянно. Может, оттого, что и двигаться ему приходилось гораздо больше, чем в Регстейне – подземелье, носившем красивое название «каменный дождь».

– Камни там и правда часто падали, – вновь, разговаривая сам с собой, прошептал Стейн. В последние дни для него уже стало привычным озвучивать свои мысли вслух. Раньше он постоянно говорил с Ри, читал ей сказки, рассказывал истории, учил читать по свиткам, которые доставляли специально для него Отчуждённые… И вот теперь он один, говорит сам с собой, будто сумасшедший.

Он постучал в дверь, предупреждая о своём приходе. Хотелось быстрее поужинать и завалиться спать, чтобы с утра пораньше снова отправиться на поиски. Кто бы только мог подумать, что найти ход в подземелье будет так сложно? Он, конечно, прекрасно знал, как хорошо ведьмы охраняют свою тайну, боясь повторения трагедии, которая произошла несколько столетий назад… Но и подумать не мог, что не сможет вернуться домой к своей семье. Хотя, чего скрывать, народ Венди его так и не принял. И от этого осознания из глубины души поднималась чистая, ничем не замутнённая ярость с толикой обиды, ведь всё, чем он пожертвовал ради Венди, оказалось напрасным. Своим в Регстейне он так и не стал.

– Проходи, мил человек, чего на пороге топчешься? – раздалось тихое щебетание, доносящееся из глубины дома. В гостиной на дубовом столе уже лежала буханка хлеба, накрытая чистым полотенцем, а Гретта – женщина, приютившая его, суетилась у шкафчиков между зелёных зарослей домашних растений, доставая из плетённых корзин овощи, которые приготовилась подавать к похлёбке.

– Может, помочь чем? – спросил Стейн, неуверенно закрывая за собой дверь. Пусть у него уже самого была дочь, глубоко в душе он всё ещё оставался стеснительным маленьким Моди3, над которым постоянно посмеивались соседские ребята.

– Садись за стол, я сама управлюсь, не впервой же, – она скрылась за небольшим выступом каменной печи, снимая с полок глиняную посуду, – опять мой шалопай где-то бегает, не видели его?

– Видел.

Стейн аккуратно присел на краешек широкой скамьи, протянувшейся вдоль стола, и разгладил скатерть широкими ладонями. Его смущение выглядело до ужаса нелепо, и он уже чувствовал, как необходимость разговаривать с почти незнакомым человеком заставляет его щёки наливаться румянцем, оставляя белеть кончики ушей, выглядывающие из-под шапки отросших волос.

– Ладно.

Она, запыхавшись, поставила в центр стола тяжёлые глубокие миски, до краёв наполненные похлёбкой, и дрожащими от перенапряжения руками заправила за ухо выбившийся из причёски пшеничный локон.

– Захочет есть – придёт. Прошу к столу, господин.

Стейн, заглядевшись на пухлую Гретту, манившую своей домашней мягкостью, торопливо отвёл взгляд и взялся за ложку. Завтрашний день обещал быть долгим, а значит, пора поторапливаться.

За окном давно уже стемнело, когда он, разомлев от горячего ужина и приветливой неторопливой беседы, отправился в конюшню. Холодный звёздный свет неровными бликами падал на черепицы домов и отражался в лужах, оставшихся после вчерашнего дождя. Стейн, наконец, больше не чувствовал себя одиноким… Но сердце всё ещё рвалось домой – в холодную и сырую пещеру, где Ри вечно дёргает его за подол рубахи, а Венди распускает длинные иссиня-чёрные волосы перед тем, как юркнуть в кровать, прижимая ледяные лодыжки к его тёплым бокам.