После ужина Бритт сыграет на фортепиано (сам Зейн лишен этого таланта, что является еще одним поводом для придирок отца), а остальные споют.

Да, вечер будет скучным, но Зейн ничего не имеет против. Вдобавок он неплохо поет, так что, возможно, в этот раз обойдется без упреков.

Машина подъехала к дому. Зейн стукнул Мику по кулаку.

– Давай, приятель, хороших праздников.

– Взаимно, – ответил Мика. – Тебе того же.

Пока Бритт и Хлоя обнимались, будто видятся в последний раз, Зейн тихонько выбрался наружу.

– Счастливого Рождества, Хлоя. И вам, миссис Картер. Спасибо, что подвезли.

– Счастливого Рождества, Зейн. Всегда пожалуйста.

Миссис Картер улыбнулась, глядя ему в глаза. Для мамочки она была необычайно хороша собой.

– Спасибо, миссис Картер. Счастливого Рождества, – почти пропела Бритт. – Хлоя, я тебе позвоню!

Зейн закинул рюкзак за спину.

– Зачем? О чем вам разговаривать? Вы и так всю дорогу трепались, не умолкая.

– У нас много тем для обсуждения.

Бритт хоть и была ниже на целую голову, выглядела точной его копией: такие же темные волосы – только их она отрастила до талии и собирала на висках заколками с оленями, – такие же зеленые глаза. Разве что лицо было по-детски круглым, в то время как у Зейна уже проступили скулы. Эмили сказала, он взрослеет.

Правда, бриться еще не приходилось, хотя каждое утро он проверял, не отросла ли щетина.

Зейн не упустил случая уколоть сестру:

– Вы же ничего не обсуждаете. Только стонете: «О-о-о, Джастин Тимберлейк».

Он зачмокал губами, изображая поцелуи, отчего Бритт покраснела. Она тайком (хоть и не слишком скрываясь) вздыхала по Тимберлейку, и Зейн прекрасно об этом знал.

– Заткнись.

– Сама заткнись.

– Нет, ты!

Препираясь, они дошли до веранды, где немедленно замолчали, лишь обменялись злыми взглядами – потому что знали: если мать услышит споры, долгой лекции не избежать.

Зейн достал ключи: отец требовал, чтобы замки запирались вне зависимости от того, есть ли кто-нибудь дома. Он открыл дверь и сразу услышал крик.

Бритт побелела. Она распахнула глаза, которые заполнились страхом и слезами, и заткнула руками уши.

– Иди наверх, – велел Зейн. – Живо к себе. И не выходи.

– Он опять ее бьет. Снова!

Вместо того чтобы бежать в свою комнату, Бритт рванула в гостиную и встала на пороге, зажимая уши руками.

– Хватит! – закричала она. – Хватит, перестаньте, хватит!

Зейн увидел на полу пятна крови – мать пыталась уползти. Свитер у нее был порван, одна из туфель слетела с ноги.

– Идите к себе! – рявкнул Грэм, хватая Элайзу за волосы. – Вас это не касается.

Бритт истошно визжала. Зейн сгреб ее в охапку, пытаясь увести.

Отец свирепо уставился на дочь. В душе у Зейна всколыхнулся новый страх, прожигая все насквозь.

Он ни о чем не думал, не знал, что собирается делать. Просто оттолкнул сестру и встал перед ней, закрывая от отца худеньким телом.

– Отойди от нее, сукин сын!

Зейн налетел на Грэма. Тот – больше от неожиданности – отшатнулся.

– Пошел на хрен!

Для Зейна такое было впервые. В свои четырнадцать он ни разу не дрался, только изредка получал тычки и подзатыльники.

Отец размашисто заработал кулаками, метя в живот, иногда по почкам.

Туда, где не остается следов.

Один из ударов пришелся по лицу, и перед глазами все взорвалось. Зейна ударили еще дважды, и он упал, от дикой боли забывая про ярость и страх. Мир стал серым, сквозь пелену вспыхнули звезды.

Чувствуя по рту горечь крови и слыша крики сестры, он потерял сознание.

Следующее, что он помнил, – как отец, закинув его на плечо, идет наверх по лестнице. В ушах звенело, но он слышал, как Бритт плачет, а мать уговаривает ее молчать.