Сам укажи, кому и где оставаться, и пусть они клятву дадут, что им остается еще, кроме этого?

Князь молчал.

– Мне снился Ярослав Мудрый, – прибавила она, -смеялся он и говорил, что наши сыновья сражаться еще похлеще, чем те будут, камня на камне не оставят от своих и чужих уделов. Пока ты жив, не допусти этого, нельзя, чтобы так все было.

Она замолчала, потому что говорить больше не могла, да и сказать уже нечего было. Больше ласковых слов не нашлось в душе. Да и поймут ли они то, что жило еще или казалось, что жило в ее иссохшем и едва бившемся сердце.

Нет, она привыкла быть отстраненной и холодной, такой до конца и оставалась.

Княгиня умерла. На лице ее застыл вечный укор, словно весь мир, едва взглянув на нее, должен был затрепетать от вины перед нею.

Она словно бы спрашивала:

– Разве вам меня нисколько не жаль – как вы можете быть такими жестокими.

Но некому было ответить на эти вопросы, потому князь и призвал слуг своих, стали ее обмывать и наряжать, попросив мужей покинуть покои княгини. Но сам князь устремился к выходу еще до этой просьбы.

Им не хотелось оставаться там, где металась смерть, мужам храбрым это казалось невыносимым.

Всеволод по дороге к себе ощутил себя постаревшим лет на десять. Ему казалось, что никакая сила не заставит расправить плечи, подняться над собой.

И те, кто были его ровесниками, давно покинули его, кажется, должны были потешаться над стариком, который все еще заботился о том, чтобы считать себя великим князем.

– О душе давно пора подумать, – услышал он рядом противный, скрипучий голос.

Он оглянулся вокруг, но не мог даже предположить – все это было так печально.

Не было в его душе жалости, только боль и отчуждение. Не хотелось ничего делать, никуда идти.

Кажется тогда принял решение Всеволод, что как только будет покончено с нею, он непременно женится на молодой девице, докажет всем, что он не мертвец, что на многое еще способен.

Она освободит его от всех обязательств, вины перед сыновьями, и он еще станет счастливым, обязательно станет, пусть кто-то попробует ему в том помешать.

А потом, когда он все для себя решил, вдруг почувствовал запах гари, и спросил, знала ли княгиня о сожженной Рязани? Но разве промолчала бы она, если бы ведала о том? Нет, она существовала в каком-то ином мире, никто не смог бы вернуть ее назад, так печально было все, что с ней творилось тогда.

– Она ни о чем не ведала, – стал убеждать себя великий князь, -она не могла того знать, но если и ведала, почему это так его волнует?

Разве в его героическом поступке было что-то предосудительное?, разве не уверен он, что поступил правильно? От этих чувств он стал еще раздражительнее. Тут же появились бояре, которые должны были договориться с ним о похоронах, Всеволод почувствовал, что для своей жены, для матери его сыновей он должен сделать что-то большее, чем просто похороны, но как трудно было решить, как же ему поступить дальше.

№№№№№№№№№

Весь Владимир хоронил княгиню.

Люди говорили о ней только доброе, и не потому, что так было положено, хотя большинство из них забыли, как она выглядит, но хотелось верить, что на небесах она станет их заступницей, не оставит их в молитвах перед богом, который долго ее испытывал.

Князь оставался тут же. Он был недоволен, ведь его оторвали от самых важных дел. Но он не мог примириться с тем, что дряхлая, жуткая старуха была той девой, которую он вел когда-то под венец.

Но он уже смотрел на молодых боярин, а не на усопшую, словно бы прикидывал, кого из них завтра поведет под венец.

Суровый старик от всех отдалился, словно он шагнул на землю из другого мира и снова готовился уйти обратно. Картина эта казалась жутковатой, так, что мурашки бежали по коже.