– Степунчик, ты не торопись. Любовь не терпит суеты.

Каким-то звериным чутьём, заложенным на генном уровне, он обонял перед собой хорошенькую самку, в нём возбудились дикие необузданные страсти. Неподвластное желание овладеть ею лишило его разума. Он, как дикий зверь, набросился на неё, почуяв поверженную жертву. Она ловко вывернулась из объятий, оттолкнула его и решительно пресекла это, и, упёршись ладонями рук в его грудь, ласковым голосом стала втолковывать ему азы любви:

– Стёпа, живя в деревне, ты, наверно, не раз видел игры животных перед спариванием. Они ведь не бросаются друг на друга, хотя и неразумные твари, – нежно обхаживают, получают согласие, привыкают друг к другу. Сначала учатся любить. А мы, люди, бросаемся хуже зверей. Кроме ненависти, ничего не получишь!

Она сняла с него одежду и разделась сама, потом стали нежно ласкать друг друга. Стёпке эти нежности были ни к чему. Он перенапрягся и еле сдерживался, чтобы не порвать её на части. Однако, страх тормозил страсть, и он делался покорным и послушным, с большим трудом убивая в себя звериную натуру.

В формах тела выглядела она эффектно. Степану до этого не приходилось созерцать обнажённое женское тело. Всем хорошо известен постулат – всё познаётся в сравнении. Его лишь только мысленные, далёкие от истины представления теперь подтверждались и, совершенствуясь, усваивались.

Свет не включали. Сполохи от горящих дров в камине создавали впечатление древнего грота; она лежала на шкуре медведя перед камином, как жрица любви. Её тело переливалось затейливыми золотыми огнями и бликами от кострища горящих поленьев. Софи наслаждалась, любуясь великолепием своего прекрасного тела, как бы предлагала товар покупателю, чтобы безоговорочно сразить его наповал той ценой, которую ему выставят.

Её роскошные полные груди с торчащими сосками, эта живая плоть, лишали разума Степана; они тянули клещами его за жилы. Свою неопытность, наивность и страх, что это всё вдруг превратится в мираж, он старался скрыть своими неумелыми движениями, имитируя страсть и нежность.

Он утопил своё лицо ей в грудь, стал с неистовой жадностью целовать эти вскармливающие детей, но не использованные ни разу до сих пор по назначению озорные соски её сводящих с ума грудей по очереди, всасывая в рот, как ребёнок. Её чувственность проявлялась с возрастающей силой и выплеснулась лавиной ласкательных движений руками и всем телом.

Насладившись обилием телесных излияний, готовая к большему, Софи сдалась. Она обхватила своими нежными упругими ногами его талию, и они слились в водовороте каскадов бурлящего водопада. Её пленительные жаркие уста были чувствительны и до боли трогательны. Они улавливали даже самые слабые намёки и пожелания Степана. Их трепетность передавалась по всему телу нервной дрожью, разливаясь волнами горячих волнений и желанных услад.

София не придумывала положения своего тела, она мгновенно вписывала его, не осознавая этого для данного случая. Она была сексуальна и многогранно одарена, проявляя фантастические чудеса умения разнообразить. Способность беззаветно резвиться, почти по-детски, отдаваться, играя без остатка, умиляла и тянула к ней с ещё более невообразимой силой.

Все эти безумные, невообразимые выходки Софи делали Степана статистом, он едва успевал приспосабливаться, выкручиваясь по ходу действия. Нежность, пылкость, чувственные страсти – всё это откладывалось в неопытной душе Степана и делало эту встречу незабываемой и ценнейшей практикой в познаниях с женщиной для Степана на всю его жизнь.

Устав, после каждой утехи, разморённая и счастливая, она откидывалась, положив голову на его колени, и сквозь прищур глаз самозабвенно любовалась Степаном. Её взору он представал юным Аполлоном. Он сидел, запрокинув голову, тяжело дыша, опершись спиной на край кровати. Её нежная пухлая ручка шаловливо купалась в шёлке золотистых кудряшек, зревших на его широкой груди.