В воскресенье в семь часов вечера Степан открыл избу-читальню, зажёг трёхлинейку – керосиновую лампу – и пригласил собравшихся. Среди вошедших посетителей он сразу же заметил Катю с братом. Увидев их, он так разволновался, радость так и сияла на его лице, от нахлынувшего чувства он не мог оторвать от неё глаз. Заметив это его состояние, Семён подошёл к столу и встал так, чтобы закрыть Степану обзор своим телом на Катю, с улыбкой приветствовал приятеля, которого не видел довольно давно:

– Здорово, дружище! Как житуха? Какие вести в мире творятся-чудятся? Как немецкий пролетарьят, держится? – И раскрыл свои дружеские объятья.

– Здравствуй, Сеня, здоров, дружище, сколько зим, сколько лет, – в тон ему с искренностью воскликнул Степан, обнимая друга.

Когда прочитали газеты и закончили их обсуждения, Сеня подошёл близко, почти вплотную к Стёпе и шёпотом его попросил:

– Дружище, выручай. Мне нужно, встретиться с Марией, а у меня обуза… Не мог бы ты проводить Катю домой, век буду тебе благодарен.

Услышав это, Степан онемел от такой удачи. У него загорелись глаза от какого-то внутреннего, понятного только ему счастья. Он даже растерялся от такого предложения, но через мгновение сообразил, что от него требуется.

– С радостью… удружу тебе… Можешь быть спокоен, я выполню это щекотливое поручение с достоинством, – с нескрываемым волнением выдохнул Стёпа.

Семён, сразу же после разговора подойдя к сестре, предупредил её о своём решении, чем неимоверно смутил Катю. Она категорически запротестовала:

– Да как же это так, это же некрасиво! А вдруг он не согласится, я одна боюсь…

– Не бойся. Он с радостью уже дал согласие. Да ты ему нравишься, дурёха…

Когда пришло время провожать, Степан подошёл к Кате и будто заглянул ей в душу. Глубокая бездна её чёрных глаз леденила сердце. Мечта его сновидений стояла рядом с ним. До неё можно было дотронуться, только протяни руку. Он ликовал – восхищению не было конца; ему было достаточно созерцать её, молча, стоя на месте. Кто не познал счастья любить, тот не знает её безбрежных границ, способных завести в такую прорву, из которой и не выберешься без посторонней помощи.

– Ну, пойдёмте, провожатый! – вывел влюблённого мечтателя трезвый голос чаровницы из блужданий в потустороннем мироощущении.

Неторопливо они шли рядом. Какое это счастье. Время гулкими раскатами отсчитывало его сердце. Ночь – лёгкая, как юность, тёплая с невнятной прозрачностью – не предвещала ничего коварного и злого. Луна-волшебница озаряла своим идиллическим светом ночь и всё скрытое ею. Их тени скользили сбоку, кувыркаясь по неровностям придорожья.

– Степан Анисимович, расскажите что-либо интересное, – прервала Катя молчание.

– Катенька, я прошу тебя, называй меня просто по имени. И на ты, пожалуйста, если тебе это будет не в тягость.

Она затихла и, пройдя несколько шагов, ответила тихим голосом:

– Хорошо, если вы хотите, то есть если ТЫ хочешь, я согласна. Мне так ещё легче… Так как же моя просьба?

– Ах, да… извини, Катенька, – промолвил Степан. – Какая тема тебя интересует?

– Мне всё интересно… ну, скажем, что-либо про любовь, – смущаясь, засмеялась она.

– Хорошо, я расскажу тебе печальную историю Ромео и Жульеты, – он рассказывал с таким пылом и воодушевлением, будто речь шла о нём, о любви – его любви к ней, о его бессонных ночах, кошмарах и страданиях.

– Так не бывает, – вытирая украдкой слёзы на глазах, волнующим голосом заявила она.

– Бывает, – уныло возразил Степан, – даже хуже бывает, например, я люблю, а меня нет.

– Если не секрет, кого же это ты так любишь? – спросила Катя с затаённым любопытством в голосе. Шли они по лесной дорожке; было удивительно тихо, только крупные звёзды да золотая луна с глубины небес с таинственным любопытством, казалось, глазели на них, источая загадочную улыбку.