– А вы у директора разрешения спросили? – женщина смотрела на меня все еще подозрительно.

– Разумеется! Именно он и посоветовал мне посетить этот цех, – не моргнув глазом соврала я.

– А-а… Ну тогда ладно, идите… – с некоторым разочарованием в голосе сказала дама.

– Простите, а вы кто? – в свою очередь, поинтересовалась я.

– Мастер я, Лукошкина, – недовольно выдала дамочка, и вдруг я заметила, как ее глазки забегали. Туда-сюда, быстро так…

– Анна Ивановна! – обрадовалась я.

– Ну, Анна Ивановна, и что?! Я уже тридцать пять лет Анна Ивановна!

Странно, подумала я, а Мельников, помнится, сказал, что ей тридцать девять.

– Так мне именно с вами необходимо поговорить, Анна Ивановна.

– О чем? Извините, э-э… как вас там? Мне некогда, работать надо. Меня вон… ждут, – кивнула она куда-то в пространство и быстро зашагала по коридору.

– А я вас надолго не задержу, – пообещала я, шагая в ногу с ней.

Дамочка посмотрела на меня с досадой: ну, как, мол, от тебя отвязаться?!

– Ладно, пошли ко мне в кабинет, что ли…

Мы завернули в небольшую комнатку, находящуюся рядом со входом в цех. Анна Ивановна уселась за свой рабочий стол – до того облезлый и обшарпанный, словно был подобран на свалке. На нем лежали кипы бумаг. Лукошкина сложила полные руки, словно школьница на уроке, и уставилась на меня большими карими глазами. Я сделала то же самое – уставилась на нее своими зелеными глазами, при этом я осталась стоять, так как другого стула в каморке не было. Дамочка не выдержала моего взгляда, глазки ее снова забегали.

– Вы того… спрашивайте, чего хотели узнать-то?

– Я насчет пропавших работниц вашего цеха, – я подчеркнуто выделила последние слова.

– А что, я уже все вашим рассказала…

– Вы имеете в виду полицию? – уточнила я. – Смею вам напомнить, что я не оттуда. Я – частный детектив и веду свое собственное расследование.

– А я ничего не знаю, – заверила меня Лукошкина и на всякий случай посмотрела в сторону.

– Но вы же работали вместе с ними. Неужели не заметили ничего подозрительного?

– У меня в цехе работали только две из пропавших – Королькова и Овчаренко. Бейбулатову я знать не знала, она из цеха мужской верхней одежды…

– Я знаю. А что вы можете сказать об их характерах?

– Хорошие у них были характеры, хорошие. Ни с кем не ругались и на работу приходили вовремя.

Анна Ивановна замолчала и уставилась на меня.

– И это все, что вы можете мне сказать о ваших сотрудницах?

– Ну-у… Королькова еще в художественной самодеятельности участвовала. Пела она. Хорошо пела, прямо как Надежда Бабкина. Всем нравилось.

– Пела? Это замечательно. А я вот танцую на досуге… А какой у нее был характер? С кем она дружила или, наоборот, ругалась по-черному? Кстати, к Овчаренко этот вопрос тоже относится.

– Да ни с кем они не ругались. Хорошие они были женщины, вот!

– Так уж и ни с кем? Извините, Анна Ивановна, но что-то мне не особо в это верится. Коллектив женский, а нам, женщинам, всегда есть что делить. Или я не права?

Лукошкина уставилась на меня своими круглыми, как пуговицы, глазами.

– Это вы на что сейчас намекаете? – захлебнувшись от «праведного» негодования, вскричала она.

– Боже меня упаси на что-то намекать! Просто я по опыту знаю, что в женском коллективе…

В этот момент дверь кабинета резко распахнулась, и в нее просунулась какая-то смурная небритая физиономия.

– Нюрк! Эт что же, мне опять машинку Пашуткиной ремонтировать?! Не, ты че, издеваешься надо мной?!

Физиономия непристойно выругалась.

– Да тише ты! – рявкнула Лукошкина и испуганно покосилась в мою сторону.

Только тут небритый заметил меня и смерил оценивающим взглядом.