Пошли мы гулять до пожарки, потом назад к общественному и тут Оля сказала: «а вдруг нас кто увидит и доложит Ире?». Было быстро решено лезть под общественный! На севере все здания строятся на сваях, низ зданий прикрыт, но не до земли и там всегда есть очень много места, чтоб пролезть или даже пройти, нагнувшись в моем мизерноразмерном случае.
Пролезли и пошли в полный рост там гулять. А там! И коробки, и тряпки и огромные сталактиты! А еще эти сталактиты все желтые! То есть присутствие собак в больших количествах было отмечено везде. Присели мы на ящик и сидим…
Оля запела нашу любимую с ней песню я подхватила:
Я бегу по полю, а в руке сачок.
Он такой голубой.
От меня не спрячется ни жучок,
И никто другой.
Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай
Солнце в небе светит, словно вери вэл
Майский жук пролетел.
Я бегу по полю, а весна идет,
Пчелка з-з-з поет.
Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай
Соберу для школы я коллекцию
Бабочек не одну.
Ну, а если попадется червячок,
И его возьму.
Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай
Тапс тапс
Мы так запевали и тянули, аж самим понравилось, а под зданием еще и эхо звучное такое, как лед, которым оно обросшее снизу.
Очень символично петь про лето, червячков под зданием со сталактитами, сидя на ящике, в крытых одинаковых шубах (как роба в тюрьме) и валенках, мы конечно вовремя и в тему песню исполнили.
Стали мы подмерзать, я еще и варежки забыла, пальцы остекленели, не забывайте, что метеоусловия были неблагоприятными в этот день даже для прогулки, не то чтобы для сиденья под зданием, где даже летом снег не тает из-за вечной мерзлоты.
Стали мы выбираться назад, и тут…выскочила свора собак из-за сталактитов! Мы ускорились, они тоже, Оля стала паниковать, я тоже. Оля побежала, а я не смогла, то ли страх сковал, то ли холод, то ли моя нефизкультурная натура. Меня охватывал ужас быть съеденной дикими собаками под общественным, но бежать я не могла. А Оля рванула и тут я увидела, как уже перед выходом ее догнали собаки. То есть собаки сразу плюнули на меня немощную, что с меня взять, а Оля очень аппетитно трясла попой и щеками, когда убегала.
Собака схватила ее за штанину, в этот момент подбежала я и умоляя просила ее отпустить мою Олечку. Я вспомнила все Дашкины навыки разговора с собаками, но руками я тоже махала. В результате что – то сработало, то ли руки, то ли язык собачий, но они отступили, и мы вылетели из-под здания. Я тут же упала и покатилась по снегу, Оля неслась за мной, а собаки остались в укрытии.
Знаете, куда я прикатилась? Никто не догадается, но прямо к ногам моей Иры! Сердце ушло в пятки, причем в пятки к Ире, в моих оно было, когда я бежала за собаками или от них.
Ира подняла меня на шкирку с такой силой, что голова моя повисла как у куренка, намотавшись шеей на ее руку, и потащила домой
Я начала скрипеть: «Отпусти! Я хочу гулять!»
На что Ира просто молча тащила домой, сзади бежала Оля и умоляла простить.
Дома Ира швыранула мною по коридору, но летела я не далеко, тормозной путь сократил половик в коридоре, я шмякнулась возле косяка двери-паспарту и начала рыдать. Все громче и громче набирая оборотов с требованием «отпустить меня гулять!». Вот зачем мне надо было немедленно вернуться на пустую холодную улицу я пока не знала, видимо мною двигал инстинкт самосохранения во избежание неминуемой казни за побег.
Ира подпихнула меня в зал и сказала снимать верхнюю одежду, я рыдая поняла, что отпустить она меня не собирается и стала с таким рвением сдирать с себя шубу и шапку, что стаскивая шапку, я чуть не удушила себя резинкой. Знаете, такие резинки из трусов, которые пришивали к концам «ушей» шапки-ушанки и потом ловкими движениями рук резинка скручивалась на подбородке и натягивалась наверх шапки, таким образом «уши» не развязывались, шапка сидела плотно на голове и не сносилась ветрами, а мальчишки очень «любили» подойти ко мне, как к самому низенькому одетому пеньку, натянуть резинку на моей шапке и резко отпустить – пемссс!!! и у меня звенит в ушах, сыпятся искры из глаз, а мальчишки бегут в разные стороны. Кинула я шубу в одну сторону, шапку с почти оторванной резинкой головой в другую и тут Ира приказала снимать валенки. Ах так! И матанула я своей ногой в одну сторону, другой в другую, валенки легко улетели с моих худых ножек по – моему даже с носками. Шмякнулась я на пол рыдая дальше, вот тут я рыдала уже от безысходности и страха за содеянное. И когда стала немного успокаиваться, Ира сказала посмотреть на телевизор, а там…сверху лежал мой валенок! Второй под стулом пианино… Я рванула убрать следы преступления, а не тут-то было! Ира сказала, что оставит как есть, чтоб родители увидели, как я себя вела без них, и что обязательно расскажет и про побег, и про обман и что я обед плохо ела…Вот тут-то началось взывание к Ириной сестринской любви, к совести, потом угрозы мести, слова что никогда ее уже не полюблю, но Ира была непоколебима!