)

Следует отметить, что все события монгольского периода – не наши с братом воспоминания, а то немногое, что осталось в моей памяти от рассказов родителей. Я не могу точно назвать время, когда мы оказались в Монголии, но, если судить по двум произошедшим там событиям, было мне тогда не больше года.

…Момент, когда я летом 1940 года выполз из дома на улицу, Мама не заметила. Возможно, она на время ушла, а дверь на улицу не закрыла. Как бы там ни было, мой первый самостоятельный «выполз» в «пустыню Гоби» закончился тем, чем и должен был закончиться: солнечным ударом (это зафиксировал военврач гарнизона).

Второй случай произошел со мной немного позже: ходить я еще не мог, но стал вставать на ноги и делать первые шаги. В тот день Мама вскипятила чайник, поставила его на покрытый клеенкой стол и на время отвлеклась. В это время я заполз под стол, а когда выползал оттуда, ухватился за клеенку, и чайник с кипятком опрокинулся на меня…

…Дальнейшие события родители называли срочной эвакуацией, и связаны они были то ли с началом войны с Германией, то ли с угрозой нападения Японии. В царившей в то время суете Мама, видимо, отвлеклась на нас, детей, и ее сбил подъезжавший к дому задним ходом автомобиль. Удар пришелся в голову углом заднего борта, и, как позже было установлено, Мама получила глубокое сотрясение мозга.

В горячке она не сразу это ощутила: первый припадок эпилепсии у нее случился в поселке Партизанское на юге Красноярского края, где разместились семьи офицеров. Отца в это время дома не было, и всю тяжесть случившегося испытал на себе Виталик. Я по малолетству вряд ли тогда что понимал, но, несомненно, такое не могло не отразиться и на моей психике.

*Потом припадки у Мамы, хотя и нечасто, но повторялись на протяжении всей ее жизни. Она родилась в 1908 году в крестьянской семье, окончила четыре класса церковно-приходской школы. После замужества стойко переносила тяготы скитаний по гарнизонным военным городкам. Малограмотность не сказывалась на ее способности прививать нам, двум своим непоседливым мальчишкам, самые нужные человеческие ценности. Ей не требовались для этого учебники: все эти ценности были в ней самой, она просто естественным образом передавала их своим детям.

По воспоминаниям ее сестер, в молодости и в первые годы замужества Мама была бойкой, веселой, активно участвовала в художественной самодеятельности одной московской фабрики, где работала до замужества. Но после Монголии изменились и ее поведение, и даже внешний вид: она стала тихой и какой-то беззащитной. Это ощущали и мы с братом, и, в еще большей степени, наш Отец. Так уж в их жизни получилось, что он, участник двух войн, получил на фронте легкое ранение, а жена – травму, сделавшую ее инвалидом.

Ощущая это, Отец никогда не повышал на жену голос и беспрекословно выполнял ее просьбы. Она была верующей, ходила в церковь, соблюдала православные традиции. Отец, будучи коммунистом, политработником, советским офицером, никогда в этом ее не упрекал.

Воинскую часть Отца, в отличие от сибирских дивизий, защищать Москву осенью 1941 года не отправили, и в эвакуации мы пробыли около двух лет. Отца весной 1943 года направили на переквалификацию в Ленинградское высшее бронетанковое училище, эвакуированное в Нижний Тагил. Воспользовавшись предоставленной возможностью, он каким-то образом переправил нас на нашу малую родину.

…Деревня Натальино, а вернее деревушка уже тогда выглядела угасающей. В ней было не более десятка стареньких изб, расположенных в один ряд вдоль грунтовой дороги. Электричества нет, проводное радио только в соседней деревне Соснино, где располагались сельсовет и почта. Радостных новостей с фронтов тогда не приходило, а почтальоны больше разносили похоронки.