Моя любовь к Россини… Известно, что настоящая музыка производит впечатление нерукотворной. Таинство ее возникновения, особенности души, судьбы композитора всегда меня очень занимают. Признаться, еле сдерживаю себя, чтобы не попробовать написать об этом. Но осознание моей полной музыкальной необразованности тому мешает. Конечно, я не посмел был описывать «творческий процесс», – но характеры, загадки судеб этих людей меня интересуют безумно. И как раскрывалась их гениальность, как складывался их путь?[6]

Меня интересовало, как можно письменно фиксировать звуки. Кажется, особую нотную скоропись вынужден был придумать Вивальди, ибо не успевал записывать лавину музыки, звучащей через него. Меня интриговала мистика некоей преемственности. Как-то я составил таблицу дат рождений и смертей великих композиторов того периода, который был мне наиболее понятен, доступен: от предбаховского до Моцарта, примерно около века. Оказалось, что время рождений и окончаний сроков жизни больших музыкантов почти совпадает. В 1685 году родились Бах и Гендель, в 1678 – Вивальди, в 1686 – Б. Марчелло, в 1683 – Рамо. Вскоре после смерти Баха (1750) появился на свет Моцарт, а сроки его смерти и – рождения Россини почти совпадают, словно передача эстафеты! Будто один умирает, чтобы родился другой. У меня создавалось впечатление, что человечество словно созрело к этому моменту для того, чтобы родить новую бессмертную музыку. Будто оно именно для этого и перестало когда-то быть стадом обезьян…

Тот период мне виделся и открытием, и вершиной прекрасного. Композиторы той поры были также исполнителями божественной музыки. Впрочем, не являются ли они более посредниками высшей воли, нежели творцами? Их деятельность стала подвигом человека – его чистоты, веры, истовости, служения. Наверно, эти человеческие качества способствовали тому, что великие музыканты, как кажется нам, слушателям, творили тогда так свободно и обильно, и им сразу открывались некие сокровенные тайны искусства. Недаром, по легендам, маленький Моцарт заиграл на скрипке, как только взял ее в руки…

Не зря вокруг имен великих музыкантов-провидцев вырастают мифы об их особой исключительности. Я очень люблю красивую историю, рассказанную Владимиром Федоровичем Одоевским в новелле о Бахе: мальчиком будущий композитор пробрался в храм, играл на органе. Музицируя, он устал, уснул, и приснилось ему не что-нибудь – а строение Мира! И с тех пор он его знал. Знал, на уровне Бога…

Но существует мнение, и даже распространенное, что серьезная, классическая музыка стала ценностью музейной, устарела, «заакадемизировалась», подобно форме концертного слушания и опере. Что Вы думаете по этому поводу?

Как я могу с этим согласиться? Старая музыка выстроила мне душу. Она помогла мне жить именно в некоем совершенном мире. Это вечное, живое творчество. Оно умереть или устареть не может! Возможно, после гибели мира только музыка и останется. А может, она была и до рождения нашего мира… Слушать хорошую музыку, открыть новое для себя сочинение ранее не известного исполнителя – подлинные события жизни.

Сейчас я думаю, что в трудные времена потаенное, отстраненное от суеты мое существование «под музыку Россини» было благом, счастьем. Меня поражает этот человек. Написать бы о том периоде, когда Россини надолго замолчал (как композитор) – на самой вершине пути, в самом расцвете. Россини мне помогает жить и своим таинственным молчанием, своей недеградацией, стойким терпением, энергией и светом, понять которые в наше время невозможно. Когда я слышу инструментальные эпизоды в частях «Маленькой торжественной мессы» Россини