Есть у меня еще одна вещица, которую я беру в руки редко и с опаской, словно боюсь заразиться от ее бывшей владелицы коварным и губительным пороком – нюханием морфия. Это – серебряная таблетница. Крышечка с изображенными на ней изумительными полевыми цветами откидывается в безупречно ровную зеркальную (обязательное условие) поверхность. Бррр! Жуть. Но сама таблетница, каждый из цветов на которой дышит, – ах, как хороша!

Я провожу рукой по старинному перу, антикварной французской чернильнице и – в стиле ампир – подставке для хранения писем. Завитки жемчужных раковин. Бутоны распускающихся и распустившихся полным цветом роз. В такой подставке могли хранить, нет, не любовно-шкатулочные послания. Здесь могли быть только письма, достойные всеобщего обозрения, статуса семейной реликвии – долгожданные, драгоценные слова признания откуда-нибудь издалека. От мужа-генерала или сына-офицера.

Подставка стоит на кухне, на столе. Я храню в ней… салфетки. За неимением писем.

А жаль. Чувствую, как моя чернильница скучает по когда-то знавшему столько историй перу.

Я лишь сейчас, пока писала, осознала «весь ужас происходящего». Выну салфетки и утешу подставку старинными открытками.

Хотя бы так.

Единственная вещь, которая с радостью используется по прямому назначению, – антикварный совочек и щетка для сметания крошек со стола. Как это прекрасно и как удобно! Я стараюсь подбирать скатерти под стать, а с нашим уважаемым деревянным круглым столом старинным вещам не сложно подружиться.