‒ Идём.

Та послушно двинулась следом, а, проходя мимо Марата, вскинула до того опущенную голову, посмотрела голубыми глазами, и даже сквозь грусть мелькнуло неприкрытое любопытство.

‒ Привет! ‒ произнёс Марат, когда девочки скрылись за дверью, подошёл поближе. ‒ Так это ты в больнице. А я думал, кто-то из твоих родителей.

Галка помотала головой, сочувственно улыбнулась уголками губ.

‒ Их нет. Уже четыре года. Ехали с дачи. И там, на дороге, случилась большая авария.

‒ Извини, ‒ пробормотал Марат, опускаясь на стул, на котором недавно сидела тёмненькая девчонка. ‒ Я не знал.

‒ Я понимаю, ‒ спокойно проговорила Галка.

Так, значит, она вовсе не под крылышком у родителей, как Марат предполагал, а совсем одна. Или же не совсем? Ну вот эти самые девчонки, которых он застал в палате. Для волонтёров они слишком мелкие. Но с другой стороны ‒ слишком взрослые.

‒ А эти девочки. Которые только что были у тебя. Это твои?

Галка глянула на дверь, словно ещё могла увидеть своих недавних посетительниц, поправила:

‒ Одна моя.

‒ Тёмненькая? ‒ предположил Марат, делая упор на внешнее сходство.

‒ Нет, ‒ возразила Галка и опять сдержанно улыбнулась. ‒ Наоборот.

‒ И сколько же ей?

‒ Двенадцать.

‒ Уже? ‒ Марат озадаченно хмыкнул. ‒ Ну я, конечно, предполагал, что у тебя дети. Может, даже много детей. Но что маленькие, а никак не такие. ‒ Чем дольше он говорил, тем сильнее становилось ощущение, будто что-то тут не так, будто он упускает самое главное, а его болтовня нелепа и пуста, но, возможно, как раз поэтому не получалось остановиться и задуматься, а слова всё лились и лились неудержимым потоком. ‒ Почти взрослая. Неожиданно. Она…

Марат едва не поперхнулся, этими самыми бесполезными словами, когда вдруг до него дошло.

Чё-орт! Ей ‒ двенадцать лет. Двенадцать! То есть тринадцать лет назад…

Волосы русые, хоть и гораздо светлее, но зато тоже с рыжинкой. Глаза голубые. Вот ведь чё-орт!

У них и было-то всего однажды, а у Галки вообще впервые ‒ и, значит, вот так!

Галка смотрела внимательно. Кажется, догадалась, о чём он сейчас подумал, об этом его внезапном прозрении. Но молчала: не спрашивала, не подтверждала, не возражала, не пыталась подтолкнуть мысль.

‒ Ясно, ‒ выдохнул Марат. ‒ Я ведь правильно понял?

‒ Что?

‒ Что это ‒ тогда. В тот раз. После того раза. ‒ Да что ж он при ней в последнее время всё больше не говорит, а заикается, путается в словах? А раньше-то наоборот было, она в его присутствие терялась. Так какого лешего? Неужели он до такой степени боится признать? И Марат, наконец, собрался с силами, произнёс осознанно и чётко: ‒ Что она от меня.

6. 6

(Тринадцать лет назад)

‒ И где теперь ночевать будешь, Маратик? ‒ с нарочитой жалостью и заботой пропела Светка, но при этом насмешливо лыбилась. Хотя, может, ей просто было щекотно. ‒ На вокзале? Или прямо здесь, в кустиках?

‒ А ты, что, к себе не пустишь? ‒ самонадеянно поинтересовался Марат.

Шабунина с поддельным негодованием ударила его по руке, ладонь которой вот уже минут пять нахально шарилась у неё под футболкой. Вспомнила вдруг про девичью стыдливость, решила запоздало изобразить неприступную недотрогу?

‒ Да я бы пустила ‒ не проблема. Но сам знаешь, придётся разрешение просить у мамочки с папочкой. А папочка, он ведь тебя, скорее не впустит, а спустит. С лестницы. Хотя можешь, конечно, и под ней прилечь. Зимой там у нас какой-то бомж ночевал. Пока не выгнали.

Дура. И тяжёлая. Ноги уже начали затекать под её весом. Разожралась что ли в последние месяцы? Заедала стресс от сдачи выпускных экзаменов. Ну не залетела же? Иначе бы не прикалывалась тут.