Приехала инспектор по делам несовершеннолетних в милицейской форме. К чести класса, все встали на сторону Никиты и говорили, какая Жанка непорядочная, это она оскорбила Никиту. Инспектор грозила всех поставить на учет в милицию, но поскольку четырнадцать исполнилось только Никите, сосредоточилась на нем. Учителя уговаривали его родителей пойти на компромисс, но Никита пригрозил, что уйдет из дома. До суда не дошло, но парня поставили на учет как представляющего опасность для общества.

Я до сих пор восхищаюсь Никитой, хотя сам бы так не смог. Наверное, утерся и сказал, хотя тогда еще не читал Достоевского: «Вам когда-нибудь будет стыдно, Жанна». Черта с два ей станет стыдно!

Еду на автобусе по окраине города. С болота вспорхнула утка и полетела за нами. Наверное, она приняла автобус за птицу и решила посоревноваться, отчаянно махая крыльями. «Дура, устанешь же, пари в воздухе», – мысленно посоветовал я. Спохватился. Совсем спятил, утку учу летать, а сам едва вылупился из защитной скорлупы детства. Долго долбил ее, вылез наружу – нелепый, беспомощный. «Эй, люди, я хочу быть нужным! Любимым». Молчание. У всех свои заботы. Обратно в скорлупу не залезешь. И нет сил, чтобы взмахнуть крыльями и полететь.

Как хорошо я жил до тринадцати лет. Вместо подруги – футбольный мяч. Это увлечение было на втором месте после книг. Даже сейчас при воспоминании о мяче я испытываю радость, как от встречи с товарищем. Я мог гонять мяч целыми днями – это была территория свободы и беззаботности. Забить гол – высшее счастье. Если не собиралась команда, я вытаскивал Димона, чтобы постоял за вратаря. Не было его – один бил в ворота, воображая полный стадион игроков и зрителей. Играл до изнеможения. Приходил домой – и валился в постель в обнимку с мячом. Никаких сигарет, выпивки, девчонок не надо.

Отец пытался направить мою страсть в привычное русло – отвел в секцию. Я выдержал чуть больше недели. Мне хотелось играть, а не тренироваться. Достижения в будущем совершенно не грели.

Все закончилось само собой. В тринадцать лет я поехал в летний лагерь вместе с Димоном. Там тоже был футбол, но еще на меня стали обращать внимание девчонки. Я случайно подслушал, как они обсуждали парней из отряда:

– Димочка симпатичный, но у него футбольные ноги. А вот Алеша – это радость, а не мальчик.

Алеша – это я. Как после этого устоять? Я по голосу не узнал, кто так высоко оценил меня, поэтому с открытой улыбкой встречал взгляды всех девчонок. К концу смены три из них считались моими подружками. Одна написала огромное письмо – на трех листах, рассказывая, как страдает из-за того, что не может каждый день, как в лагере, видеть меня. Я все откладывал с ответом, а потом решил, что поздно. Вдруг она уже не может жить без кого-нибудь другого и пишет ему длинные послания.

Любовные похождения продолжились, благодаря однокласснику Валерке. Черноволосый, с пробивающимися усиками, он нравился девчонкам, несмотря на сутулость, почти горб. В подруги он выбрал круглолицую и радостную Олю из параллельного класса, а мне, за компанию, посоветовал обратить внимание на ее подругу Ларису. Пришлось часами простаивать в подъезде и поддерживая разговоры ни о чем. Это называлось свиданием. Мне хотелось чего-то большего. Я все время удивлялся, почему мы должны стоять на лестнице. Неужели родители не могут пригласить нас в дом, напоить чаем. Моя мама наверняка бы так поступила. И Валеркина тоже. Она нам даже умеренную выпивку на днях рождения разрешала: «Лучше дома, чем где-нибудь в подворотне».

Наконец, Ольга однажды объявила, перейдя на шепот, что завтра у нее никого не будет. Валерка предложил устроить вечеринку с вином.