Меньше чем через десять минут он прошел сквозь неустанную тень легендарной вращающейся вывески и гарантированно привлек внимание офицеров, стоящих на страже. Нетвердо спотыкаясь, он побрел к ним, приветственно кивнул, а затем, резко замахнувшись, безжалостно раздробил кость самодельным кастетом, заставив мужчину потерять сознание еще до того, как он приземлился на пол.

Ворвавшись в здание, он перепрыгнул через турникет, прежде чем кто-либо смог отреагировать, сбил нескольких людей с ног и несся через атриум, когда офицеры окружили его со всех сторон, некоторые с огнестрельным оружием, большинство – просто с дубинками наготове.

– Стой! – крикнул один из вооруженных полицейских. – Стой, или я буду стрелять!

Понимая, что его оцепили, бездомный замер и уронил окровавленное оружие на землю.

– Ладно! – выпалил он, задыхаясь. – Сдаюсь! Сдаюсь!

Он поднял руки, держа в левой маленький полиэтиленовый пакет.

– Что это? – спросил у него офицер, осторожно приближаясь.

Он все еще переводил дыхание:

– …Доказательство.

– Чего? – уточнил полицейский, пока его коллеги забирали прозрачный пакет и хватали этого странного типа за руки.

– Моей вины, – ответил бездомный с улыбкой, когда наручники защелкнулись вокруг его запястий. – Я сделал кое-что очень, очень плохое.

– …А теперь две жалобы за один день! – проревел Хэмм на Чейберса и Винтера, остававшихся благоразумно безмолвными по другую сторону его стола. – Адвокат Коутса уже подает на нас в суд за преследование. Думаете, Слип сильно отстанет? И кстати, хотите узнать, как я проведу пятничный вечер? С моим боссом и юридическим отделом, пытаясь выяснить, сколько нам будет стоить не дать всему этому попасть в прессу. Я приказал вам рассматривать это как два… отдельных… инцидента!

Винтер поднял руку.

– Если то, что сейчас вывалится из этой дурацкой хреновой дыры в твоем лице, включает слово «статуи», – предупредил его Хэмм, – я бы советовал тебе ее закрыть.

Винтер опять благоразумно последовал совету, а Чеймберс же начал:

– Есть кое-что еще.

– Еще? – издевательски спросил Хэмм. – Ты имеешь в виду кроме мужчины, которому платят за реставрацию поврежденных статуй, делающего именно ту работу, на которую его наняли, и того, что двое членов развлекательного центра время от времени разговаривали друг с другом?! Нет ничего «еще». У… вас… нет… ничего!

– Есть кое-что еще, – повторил Чеймберс, дразня медведя, – что мы еще не задокументировали официально. Мы нашли иглу и битое стекло на месте убийства подростка. Мы считаем, что…

– Вы ошибаетесь.

– Но…

– Я сказал, что вы ошибаетесь! – перекричал его Хэмм, перепугав всех в наружном офисе, как раз притворявшихся, что не подслушивают.

– Сэр?

– Полное признание от Джеймса Меткалфа в отношении убийства Генри Джона Долана в Гайд-парке! – рявкнул Хэмм и швырнул ему стопку бумаги через стол.

Чеймберс и Винтер обменялись растерянными взглядами.

– Кого?

– Двадцать пять лет. Бездомный. Парк – его место, – объяснил Хэмм. – Он увидел возможность и воспользовался ею.

– Вы хотите сказать, что это было обычное ограбление? – спросил Чеймберс. – Быть такого не может.

– Правда? – Хэмм потянулся, забрал бумаги и начал листать. – Здесь он объясняет, как заманил жертву в парк под видом того, что продаст ему наркотики. Вот здесь он объясняет, как подбил Долана самостоятельно залезть на постамент, сказав ему, что там он спрятал заначку. А тут рассказано, как он колет его в затылок, парализуя его, забирает кошелек, часы и одежду, затем оставляет его умирать.

– Но, – начал Чеймберс, – как…

– У него была эта несчастная игла! – заорал Хэмм, заставляя его замолчать. – В крови жертвы, шприц был все еще мокрым от вещества. Дело