Но мне нравилось бегать и играть в большом зале заседаний. Там стоял на возвышении стол с бархатной бордовой скатертью до пола – для президиума. Под столом можно было прятаться как в пещере. Висели бархатные темно-красные шторы – занавес на сцене для выступающих. Тоже отличное место, чтобы там спрятаться или запутаться в складках ткани. Здорово еще было на них повисеть и покачаться, но бабушка почему-то не разрешала.

Стояли рядами бархатные красные кресла для заседающих, по которым можно было лазить и бегать, перепрыгивая через подлокотники. Ну не то чтобы можно было, но я все равно лазила, пока бабушка в каморке смотрела вечерний фильм. Была еще трибуна с микрофоном, на которую можно было вскарабкаться и рассказать какую-нибудь речь.

А в стороне стоял небольшой столик с печатной машинкой для секретаря. Ох, сколько же я на ней букв напечатала! Хватило бы на небольшую книжку, если б кто-то читал абракадабру.

Днем мы с бабушкой хозяйничали по дому и во дворе. Вернее, она хозяйничала, а я «помогала». Однажды мне достались сокровища, целая куча переводных картинок. И меня даже научили, как ими пользоваться. Надо просто набрать в чашку теплой воды, замочить в ней картинку и, когда переводка отклеится от бумаги, прилепить ее в нужное место.

Поэтому, пока бабушка на кухне готовила что-то вкусное, я тоже времени даром не теряла и занималась украшением дома и двора. Переводки я наклеила везде, где только можно и где нельзя. А где не могла дотянуться, там стульчик подставила. И на окнах, и на серванте, и на умывальнике, и на кастрюльке, и на турнике, и даже на оконце в двери сарая.

Бабушка только руками всплеснула от такой красоты и даже не нашлась, что сказать, чтобы выразить свое восхищение, кроме «Ой-ой-ой!» И ни капли меня не ругала. Вот только маме потом почему-то мои украшательства не понравились.

Мою двоюродную сестренку, которая была на год младше меня, к бабушке привозили редко, но если уж привозили, то мы с ней играли без остановки. Больше всего нам, как и всем девочкам, нравилось играть в домик.

В центре зала стоял большой стол со скатертью. Бабушка давала нам тонкие покрывала, мы ставили стулья снаружи, как стены нашего дома, и навешивали на стол покрывала со всех сторон до пола, оставляли только вход.

Стол стоял на ковре, так что в домике был отличный пушистый пол. Туда мы стаскивали всех кукол и играли по полдня. Если еще удавалось стащить с кухни какую-нибудь еду, конфеты или печенье, то играть сразу становилось вкуснее и веселее.

Еще нам нравилось наряжаться, и это можно было совместить с домиком. Но наряжание интересно и само по себе. Для этого бабушка выдавала нам свои красивущие цветастые платки с бахромой, тонкие газовые косынки с редкими нитками люрекса.

В больших ярких платках мы были цыганками или боярынями. В газовых косынках становились иностранными красавицами из журналов мод. А вот в белоснежных кружевных накидушках, которые мы без спросу заимствовали у подушек, сложенных на кроватях пирамидами, мы были, конечно же невестами. Причем самыми непревзойденными.

Как-то раз мы настолько удачно распустили волосы, подкрасили губы блеском, который без дела скучал на трюмо, и нарядились в накидушки, что не удержались и, пока бабушка была занята в огороде, вышли во всей своей красе на улицу. Чтобы все могли увидеть, рядом с кем они проживают и не ведают об этом.

Соседским пацанам наша красота понравилась. Они в это время сидели на дереве и лакомились зеленой сливой, предварительно подкрепившись таким же зеленым урюком. При виде нас они стали свистеть и улюлюкать как индейцы, не зная, как еще выразить свой восторг и удивление.