В очередной раз я бросаю взгляд на вход и просто немею… Смолин собственной персоной. А с ним его Барби и верная троица друзей. Ничего не понимаю… Они ведь в конфликте с Полиной.

Тут один из парней приобнимает меня за плечи и отвлекает от Смолина. Хочу скинуть его руку, но чувствую себя какой-то ватной и размякшей. Прямо так и хочется встряхнуться, разогнать кровь, сбросить это дурацкое оцепенение. И в этот момент, слышу, начинается, как по заказу, «You're Not Alone» Мэтта Нэша. А я ее обожаю просто. Делаю над собой титаническое усилие и встаю с дивана. Присоединяюсь к танцующим и будто растворяюсь в ритме. Прямо второе дыхание открывается. Собственное тело теперь кажется невероятно гибким и пластичным. На миг я смыкаю веки, а когда открываю глаза, прямо напротив себя вижу Смолина. На том самом диване, где только что сидела я сама. Отличных парней и след простыл.

Он смотрит на меня. Неотрывно. Долго. Мне немного неловко, как будто я танцую тут перед ним. Но будет, наверное, совсем нелепо, если я в смущении сбегу. К тому же не одна я тут танцую. Хотя на остальных он не смотрит. Только меня одну прожигает взглядом.

К нему подсаживается Барби, дергает его, пытаясь привлечь внимание, но даже тогда он не отводит взгляда. А от нее только отклоняется.

Да ну его к черту!

Отвожу глаза, но… почему-то совсем ненадолго. Он будто притягивает к себе. И я снова напарываюсь на его взгляд. Тяжелый, немигающий, горящий. И меня вдруг пробирает до мурашек. Пронизывает насквозь. Его взгляд будто наэлектризовывает меня. Заряжает какой-то странной энергией, от которой не только пылает кожа, но и в груди становится горячо и тесно. Я неожиданно ловлю себя на мысли, что теперь мне даже нравится, как он на меня смотрит. И сама смотрю в ответ так же неотрывно. А вскоре я и вижу только его глаза, а все остальное теряет очертания, расплывается и меркнет.

А затем я чувствую на себе чьи-то горячие крепкие руки, словно меня подхватывают и куда-то несут. Хочу открыть глаза и спросить, что происходит. Но веки просто неподъемные, а губы задеревенели. Голоса сливаются в невнятный гул и затихают. Последнее, что я успеваю уловить, это запах.

И я узнаю этот запах…

26. 25. Стас

– Стас, я тоже хочу поехать с вами, – ноет Сонька. – Ну, пожалуйста, Стас… Это же такое зрелище будет… Так хочу посмотреть, что будет с этой проклятой шваброй…

– Сонь, – терпеливо повторяю я, – если ты поедешь, никакого зрелища не будет вовсе. Только ты там появишься, как она всё поймет и просто свалит.

Я и сам сто раз передумал – пойти туда или нет. Трудно объяснить, но с самого утра было почему-то на душе погано. Да нет, даже еще раньше, с воскресенья, когда Полинка нам всё рассказала. Только сначала это была больше злость. Я хоть и пытался успокоить Соньку, которая сразу запаниковала, но самого тоже это всё, конечно, выбесило. Даже сам от себя не ожидал таких эмоций.

Ладно Сонька, она в принципе слишком впечатлительная и тревожная. Но с чего меня так заело – сам не знаю. Ясно же, что вся эта мышиная возня Гордеевой бессмысленна. Ну что эта дура может выведать? У кого? Как? Во-первых, что там произошло – знают только наши. А во-вторых, с ней ведь никто и разговаривать не станет. Даже среди мелких уже разнеслось: «общаться со шваброй – зашквар». Нет, ничего ни от кого она не узнает. Бред это всё. Можно особо не париться, но нет же. Меня прямо зацепило.

И, вроде, я умом понимал ее мотивы, а все равно внутри аж кипело от злости. Говорил себе: мою бы Соньку довели до больнички, я бы сам устроил всем праздник общей беды. Но – именно устроил бы, а не втихаря разнюхивал, подслушивал, подглядывал.