Андрей Альперович, нервный, худощавый брюнет; человек, похожий на Будду, главный интеллектуал в классе, ближайший Ленин друг, сын двух мэ-нэ-эсов, время от времени таскал в школу Самиздат и пересказывал передачи «Голоса Америки». Пошел в «керосинку», прекрасно закончил и почти сразу же занялся коммерцией, поначалу – вместе с Поручиком, потом – под прикрытием комсомольских кооперативов Сидора. Он придумывал самые удачные и парадоксальные схемы и считался мозговым центром всей компании. Последнее время у него какие-то отдельные дела – Сидор, улыбаясь, говорил жадность фраера сгубила, потому что в глубине души до сих пор считал Альперовича фраером, не в блатном смысле слова, а просто – слишком легковесный, слишком нервный, сразу видно – пороха не нюхал, в армии не служил. Я бы еще подумал, идти ли с тобой в разведку, говорил Сидор, но на самом деле знал: конечно, идти. Если не доверять друзьям – то кому же?

Роман Григорьев, молчаливый, полусонный. Они не дружили с ним в школе, претил комсомольский задор, считали, что Ромка скуповат, в гости на день рождения не позовет, принесет только в школу каких-нибудь конфет подешевле – и все. Только потом узнали – рос вдвоем со старшим братом у матери-одиночки, в полной нищете. Какой уж тут день рождения, дай бог, чтоб на еду хватило. Потому и рвал горло на собраниях, вписывался в любые летние лагеря, поездки для комсомольского актива – неделя на казенных харчах, скажи плохо? Почти все силы уходили на то, чтобы не показывать своей зависти: у одноклассников всегда деньги, новая одежда, у Онтипенко – фирменные джинсы, а Нордмана – магнитофон «Грюндиг», даже у Сидора костюм, в котором он ходил на вечеринки. Рома носил перешитые вещи старшего брата, а чаще всего – школьную форму. Произнося на собраниях заученные речи о странах капитала, где все покупается и продается, он думал, что деньги – везде деньги, и в СССР тоже все можно купить и продать, просто для этого есть черный рынок, брат рассказывал, еще до того, как сел за компанию с дружками, решившими организовать подпольный цех по пошиву «импортных» шмоток. Они не успели даже продать первую партию товара, когда к ним вломились менты: похоже, конкуренты сдали. Рома остался с матерью – и постарался забыть о больших деньгах. Он знал: второго ареста мать не переживет. В институте был комсоргом курса, потом – освобожденным секретарем. Когда случилась перестройка, понял: теперь можно. Подобно Сидору, стал комсомольским коммерсантом – но работать вместе они начали позже: чересчур сильна была старая неприязнь.

С Женей они поженились в 1990 году. В школе Женя была толстушкой, никто из мальчиков даже не смотрел на нее, но потом вдруг неожиданно похорошела. Она окончила пединститут и работала редактором в каком-то издательстве. Роман взял ее в дело, чему-то подучил, что-то сама поняла и через год-другой стала равноправным партнером. Конечно, думал Роман, она должна помнить, кому всем обязана, – но никогда не говорил об этом вслух, ни ей, ни другим. Женя была красавица, этим все сказано: красота – тоже форма капитала, как деньги, на красоту тоже можно купить почти все. Рыжеволосая, стройная, длинноногая… ей шли дорогие платья, бриллиантовые кольца, золотые украшения. Сейчас ее тело стыло в морге, а Горский пытался представить себе Леру.

Лера, как говорится, из хорошей интеллигентной семьи. Родители не то переводчики, не то филологи, дом – огромная библиотека, шкафы до потолка, книги по всей квартире. Однажды, застав семилетнюю дочь перед зеркалом, мать устроила ей выволочку: что ты кривляешься, тоже мне красавица, приличные девочки так себя не ведут! Эти слова Лера слышала с тех пор не раз: приличные девочки так не одеваются, приличные девочки не слушают такую музыку, приличные девочки не носят побрякушек, тоже мне красавица, вырядилась, смотреть стыдно… Лера хотела быть приличной девочкой, стала одеваться в мешковатые платья, так и не проколола уши, старалась больше читать и вовсе не ходить на вечеринки. Мать столько раз повторяла тоже мне красавица, что Лера научилась стыдиться своей красоты и прятать ее. Но характер не изменишь: танцевать она любила, смеялась кокетливо, мальчики ходили за ней с пятого класса. Она поступила на филфак, а в девяностом на три с лишним года уехала в Лондон по какому-то феминистскому гранту Британского совета. В Москву вернулась всего месяц назад.