Я легонько толкнул Гнедко каблуками в бока, посылая его вперед, поскольку предстояло срочно обогнать добрую половину процессии, чтобы оказаться на наплавном мосту в числе первых, и подметил краем глаза, что конь Никитки Голицына тоже рванул следом за мной, но тут же был осажен вовремя опомнившимся наездником.

Так и есть – выходной у меня сегодня.

Осталось проконтролировать саму церемонию встречи.

Волновался я зря – на Пожаре все было в порядке, если не считать того, что моего ученика слегка потрясывало от волнения и обрадовался он мне, как ребенок.

– А мне уж помстилось, что ты в иную сторону подался, – смущенно произнес он и с осуждением кивнул себе за спину. – Все сестрица виновата. Яко ты в Коломенское отъехал, как она враз в слезы ударилась и давай причитать, мол, вовсе сокол наш... – и осекся, поморщившись и недовольно оглядываясь.

Не иначе как Ксения Борисовна, стоящая за его спиной, незаметно шагнув к братцу еще ближе, совсем вплотную, на правах старшей сестры немедленно сделала ему соответствующее физическое внушение. Так я и не узнал любопытных подробностей о соколе.

Впрочем, мне вполне хватило и названия птицы – мелочь, а приятно, черт побери. И пусть она – чужая невеста, все равно в груди как-то радостно потеплело.

– Да и я, признаться, тоже чего-то в сомнение впал – уж больно странный ты в то утро был, – простодушно продолжил Федор.

«Да уж, и впрямь я, наверное, выглядел весьма странно», – припомнилось мне утро прощания и собственное душевное смятение, когда разум толкал в одну сторону, а сердце – в другую.

Но предаваться воспоминаниям было некогда, да и ни к чему – и без того Басманов, стоящий подле царевича по левую руку, насторожился, искоса бросив на меня подозрительный взгляд.

Я собрал все свое простодушие в кучу и, как мог искреннее, улыбнулся боярину, чтоб не брал в голову лишнее, а то мало ли что подумает. Отдав ему легкий поклон, я сразу повернул голову в сторону царевны.

Никогда не верил, что глаза могут так ясно и отчетливо говорить. Теперь поверю.

Ни слова не произнесла Ксения Борисовна, а я все равно услышал радостно-восторженный колокольчик ее голоса:

– С возвращением!

Да еще с такими интонациями, что...

Аж не по себе стало. Удивительно только, как она вычислила, что я намеревался... Неужто сердце подсказало? Но ведь это бывает лишь в том случае, когда...

Неужто пусть и частично, но права была моя мудрая ключница, когда говорила, что... Но я тут же вспомнил наш разговор с нею у изголовья Дугласа, который к тому времени уже приходил в себя, но только урывками. Случился он на следующий день после намека Петровны на то, чтобы я не терялся и... Ну вы поняли.

– Ты не печалься, – попытался я утешить царевну, с грустью глядящую на Дугласа. – Все у тебя будет хорошо. Поверь, я в лепешку расшибусь, чтоб ты была счастлива.

– Не надо... расшибаться, – попросила она меня, но глядя при этом на шотландца. – Мне б, напротив, хотелось, чтоб любый жив-здоров был да счастливый, а уж прочее... – И печально поправила одеяло на лежащем Квентине.

«Вот так, – уныло подумал я. – Мораль сей басни такова – хоть и отменная травница моя Петровна, а в таких делах чутья у нее нет, и зря мне втемяшилось в башку, что вдруг она в чем-то действительно права. Ничего, вперед наука будет».

И я сразу заторопился ее успокоить, твердо заверив:

– Будет жив и здоров Квентин! Обязательно будет! Вон и Петровна говорит, что будет, а ты ей верь.

Она прикусила нижнюю губку, некоторое время в упор пытливо смотрела на меня, а потом, но почему-то даже еще более печально, ответила: