ГУЛАГа, которые он контролировал. Он «надавил» на китайцев и северокорейцев, чтобы они заканчивали войну в Корее, и даже предложил позволить Германии воссоединиться в единую капиталистическую страну в обмен на компенсации и гарантии нейтралитета. Во время майской демонстрации, стоя рядом с Молотовым на трибуне мавзолея Ленина – Сталина, Берия прошептал ему на ухо: «Это я его убрал! Это я вас всех спас!»[86] Молотов, которому тот вернул любимую жену, понял это так, что Берия взял на себя ответственность за смерть Сталина.

Грубый, умный и совершенно беспринципный Берия раскрылся как карьерист, который никогда не верил в коммунизм, а мечтал стать государственным деятелем мирового масштаба. Но, по мнению остальной части руководства, он двигался слишком быстро и зашел слишком далеко. Они все равно продолжали презирать его за унижения, которые им приходилось терпеть на сталинских ужинах из-за его «гимназических шалостей». Он подкладывал спелые помидоры на стул Молотову или засовывал их в карман брюк Микояна; он прикалывал на спину Хрущеву листок, на котором было написано слово из трех букв. Но еще больше его ненавидели за хорошо известную всем привычку объезжать на своем огромном черном «ЗиСе» московские улицы в поисках девочек-малолеток[87]. К более материальным причинам для беспокойства можно было отнести несколько войсковых подразделений, которыми Берия укрепил милицию в дни похорон Сталина, подогрев тем самым слухи о том, что он тайно готовился к перевороту.

Между тем Хрущев почувствовал, что перед ним открываются новые возможности. Как и большая часть руководителей страны, он был фанатичным поборником марксизма-ленинизма. Малообразованный сын бедных крестьян до прихода в политику работал шахтером, пастухом, железнодорожником, чернорабочим на кирпичном заводе и слесарем. «Носы мы вытирали рукавами, штаны подвязывали веревкой», – так живописно Хрущев описывал свое детство [KR, 266]. В первые годы после революции, вспоминал он позже, ни он, ни его товарищи не имели ни малейшего представления о том, как пользоваться туалетом, и залезали с ногами на сиденье. Не пользовались они и многочисленными ванными. Сталин когда-то смеялся на тем, что Хрущев оказался не способен воспринимать статистические данные, но вместе с тем потакал ему, потому что тот был единственным настоящим пролетарием среди руководства страны. Теперь Хрущев готовил новый ход, учитывая, с одной стороны, свое политическое преимущество, а с другой – ту смертельную опасность, которую, по его мнению, представлял для партии Берия.

– Берия уже подобрал для нас ножи, – сказал он как-то Маленкову.

– Ну, а что делать? – заметил новоявленный премьер, который сам был против использования ядерного оружия как козыря в переговорах с Западом. – Я вижу, но как поступить? [КМ, 189]

Хрущев предложил план, и, к его удивлению, Маленков согласился с ним. Действуя в глубокой тайне, они привлекли на свою сторону большинство руководства и, что было особенно важно, маршала Георгия Жукова, героя Второй мировой войны, который теперь был заместителем министра обороны. Как и Хрущев, Жуков, амбициозный выходец из крестьян, был выдвиженцем Сталина и ненавидел Берию за его убийственные посягательства на командование армии.

Через три месяца после смерти Сталина заговорщики созвали заседание Президиума ЦК, на котором единственным пунктом повестки дня оказалось обсуждение Берии[88]. Пораженный Берия попытался протестовать, но Маленков все же изложил свои обвинения. Закончив, он предложил высказаться другим. Взявший слово Хрущев сразу начал резкую обличительную речь.