– Все понял, государь. Прикажете писать о принцессе?

– Да, каждый месяц мне лично, в собственные руки и секретно. То дело семейное. А теперь о другом поручении.

– Слушаю, государь.

– Измайловское гнездо развратное и зловонное – сжечь дотла. Только сады не трогайте. А на его месте надлежит построить дворец для летнего отдыха коронованных особ. Примерно такой.

С черчение у Петра всегда все было отменно и он быстро набросал контуры двухэтажного здания в стиле ампир с колоннами и львами у полукруглого крыльца, нарядным мезонином и высокими, закругленными сверху окнами. Здание опоясывала терраса, но которую можно было выйти из любого покоя через «французское окно».

– Быстро ли строить прикажешь, государь?

– Быстро хорошо не бывает. Мне нужно, чтобы были паркеты узорчатые настелены, стены мрамором отделаны и искусной росписью украшены. Найди пока архитектора толкового, пусть проект составит и мне на утверждение пришлет. А ежели одобрю – начнем с Богом.

– Все сделаю, государь, живота не пожалею.

– Если угодишь – награжу по-царски. У тебя два сына, так ведь?

– Два, государь. Владимир и Петр. Оба поручики в Преображенском.

– Так я их майорами сделаю и лучших в России невест сосватаю. Чтобы был твой род одним из первейших, тем паче сам ты крестным императрицы станешь.

Салтыков собрался было снова в ноги падать, но Пётр его остановил:

– Дело надо делать, а не поклоны отбивать. Какой из сынов твои более смышлен?

– Так оба не дураки, государь. В 1714 году дедушка твой Петрушу в гвардию на службу зачислили в и отправили во Францию для изучения морского дела. Но, честно скажу, не кажется ему это, желает на суше служить.

– Пусть создаст с твоей помощью особый полк – Московский – который бы не только военную службу нес, но и порядок в городе сохранял. Справится – полковником сделаю. А брат пусть ему в помощь будет.

– Как изволишь приказать, государь.

– Позови сыновей-то, погляжу на них.

– Так на службе оба, государь, уж не гневайся.

– Я бы прогневался, ежели они баклуши бы били. Пусть на Водосвятие в Петербург прибудут и доложат о трудах своих. Доволен останусь – подниму выше по гвардии.

После визита к Салтыкову Пётр навестил свою «невесту». Елизавету он нашел посвежевшей, присмиревшей, и даже, кажется, чуток прибавившей росту и веса. Хотя сорокадневный пост, полагавшийся перед крещением, к этому вроде бы не располагал.

– Как наша воспитанница, матушка Ксения, – осведомился он, подойдя под благословение к игуменье. – Все ли хорошо?

– С Божьей помощью управимся, – уголками губ улыбнулась игуменья. – Девица с норовом, от обоих родителей, я чаю, унаследовала, но склонна смирять гордыню и строптивость. Обучается Священному Писанию, а заодно и русской грамоте. Молитвам, конечно. Остальному, полагаю, учить будем после крещения.

– Правильно полагаешь. Воспитываться принцесса будет в Москве, в доме своего крестного Салтыкова под присмотром его супруги – урожденной Долгорукой. Но воспитываться не как принцесса, а как русская девица благородных кровей.

– Не беспокойся ни о чем, государь. Я свою крестницу без внимания не оставлю: каждый месяц по три дня у меня в обители гостить будет. И на богомолья со мной ездить.

Царская карета уже мчалась во дворец – по первому снегу. Но у крыльца подскакал взмыленный курьер с донесением. Пётр нетерпеливо сломал печать, пробежал глазами текст и произнес совсем нехорошие слова.

– Что, государь? – подвинулся Остерман, никогда доселе не слышавший от государя столь витиеватых матерных слов. – Беда какая?

– Брат герцога Леопольда, отца Елизаветы, поднял мятеж и захватил престол. Братца – старшего, между прочим, упек в крепость. Не женат, детей нет. А законная наследница – принцесса Мекленбургская – в официальных бумагах даже не упоминается. Вот не было печали…