Да, рациональное питание, ничего не скажешь.

– А что же ты в баню не потребовала тебя водить?

– Один раз потребовала. Так они меня чуть не утопили, кипятком ошпарили и полголовы волос выдернули, пока причесывали. Так-то спокойнее…

– Спокойнее ей… Ты принцесса, а принцесса вшивыми не бывают.

– А муттерхен говорит, что я – вражье семя.

– Дура твоя муттерхен, – в который раз за этот день сказал Пётр.

Он вёз Елизавету-Христину в Богородице-Рождественский женский монастырь, особо почитаемый на Руси. Но дело было не только в почитании. Игуменьей монастыря была матушка Ксения, еще не старая и еще очень красивая женщина, в миру – княгиня Екатерина Щербатова. Катюшу выдали замуж в шестнадцать лет, два года они с князем прожили в любви и согласии, но в одну неделю первенец княжеской четы родился мертвым, а князя унесла злая лихоманка.

Овдовевшая восемнадцатилетняя красавица отвергла все земные соблазны и постриглась в монахини, а затем стала игуменьей. Теперь ей уже было за тридцать, и она все реже видела во сне когда-то горячо любимого мужа, придворные праздники, пышные наряды. Зато была прекрасно образована и могла стать превосходным примером для маленькой принцессы. И учителей могла сыскать подобающих будущей императрице российской.

Игуменья Ксения к императору в приемную вышла почти сразу. Чай, не каждый день к ней такие персоны высокие заезжают. Да и умна была игуменья, понимала, что только очень важное дело могло привести молодого императора в женский монастырь.

– Благослови, матушка, – приложился Пётр ко все еще прекрасной руке, не иссушенной ни постами, ни ночными бдениями.

– Благословляю, государь, – негромко отозвалась игуменья. – И слушаю, какое дело привело тебя в сию обитель.

– Дело, матушка Ксения наиважнейшее – семейное.

– Никак жениться надумало ваше величество?

– Надумало, надумало. Вот и невесту тебе привез.

Бесстрастное лицо Ксении на миг выразило неподдельное изумление. Но когда Пётр экстрактно рассказал ей историю русской Мекленбургской принцессы и свои планы взять ее в супруги по совету бабушки, царицы Елены, лицо игуменьи просветлело.

– Веры-то она какой?

– А никакой. Крестили лютеране, на сем все и закончилось. Годовалым младенцем в Россию увезли.

– Значит, первым делом окрестить надо.

– Крестной станешь ли, матушка Ксения?

– Стану, государь. А в крестные отцы посоветую твоему величеству взять старого Лопухина. Родня все-таки, двоюродный дед герцогинюшки. Умен он, богат, свои дети давно подросли. А внуков пока Бог не послал.

– Так я тебе Лизавету оставлю – пусть сорок дней до крещения в монастыре побудет, попоститься, чему дельному научиться. А я пока о ее воспитании подумаю.

– Все исполню, государь.

Елизавета-Христина все время просидела в углу тише мышки. Только на матушку Ксению все глаза проглядела.

– Пойдем, дочь моя, – подошла к ней игуменья и взяла за руку. – Государь-император своей милостью желает тебя в православии видеть и надлежащее принцессе воспитание дать. Поживешь пока тут, келейку тебе выделим, послушниц приставим. А после Успенского поста окрестим с Богом. Попрощайся с государем. Теперь не скоро увидитесь.

Елизавета неожиданно с плачем бросилась к Петру и обхватила его колени:

– Не бросай меня! Хочу с тобой жить.

– На все воля Божья, дочь моя, – ласково освободила игуменья Петра. – На крещении обязательно повидаетесь и потом видеться будете. Государь сам твоим воспитанием соизволил обещать заняться. Только и ты будь послушна и прилежна.

– Буду, – всхлипнула девочка. – И своего крещения буду ждать.

На улице Петра ожидали два его адъютанта.