Все-таки относится он к ней действительно, как к родной сестре. Читал когда-то что Пётр Второй очень свою сестру старшую любил, перед смертью ее звал, да все времени не хватало: то пьянки, то гулянки, то обручальные торжества…

Пётр взял в руки еще одну бумагу, только сегодня ему доставленную: письмо принца Морица Саксонского (претендента на Курляндское герцогство), пришедшее Меншикову аккурат в день его ареста. Из этого письма открывалось, что Мориц обещал князю единовременно две тысячи червонцев и кроме того ежегодный взнос на всю жизнь по сорока тысяч ефимков, если Меншиков пособит ему получить герцогское достоинство.

И ведь мог не побрезговать – взять. Две тысячи червонцев тоже на дороге не валяются. Вором был, вором и остался, интересы России для него – пустой звук.

Пётр вспомнил, будто у Меншикова отыскалось письмо к прусскому королю, в котором просил себе взаймы десять миллионов талеров, обещаясь со временем возвратить, когда получит полновластие. Оказалось тогда, что Меншиков, вымогая многое от разных лиц, злоупотреблял подписью государя и, заведуя монетным делом в России, приказывал чеканить и пускать в обращение монету дурного достоинства.

Писал Меншиков и к шведам: хотя русские министры стараются, чтобы Швеция не приступала к Ганноверскому трактату, выгодному для Англии, но на это не следует обращать внимания; войско русское все у него, – Меншикова, в руках, а здоровье государыни Екатерины, тогда бывшей на престоле, слабо, и век ее продолжиться не может, и чтобы сие приятельское внушение Швеции не было забвенно, ежели ему какая помощь надобна будет. Кроме того открывалось, что Меншиков шведскому посланнику Цедеркрейцу в Петербурге объявлял о том же и взял с него взятку пять тысяч червонных, присланных английским королем.

Да, подумал Пётр, всеобщее мнение давно уже утвердилось, что Меншиков нажил состояние взяточничеством и казнокрадством. Теперь, после его падения, всплывало наверх многое, что прежде не смело показаться на свет.

Теперь самое время: никто бывшего Светлейшего, занесшегося сверх меры, не поддержит, все только топить будут. Да и знать не простит что, что ей столько лет помыкал простолюдин, волею императора вознесенный выше всех остальных.

Уже засыпая, Пётр даже подскочил: Шафиров! Вот кого нужно в Совет вводить незамедлительно. Да не просто так, а с секретным поручением: подобрать двух своих соотечественников-евреев, чтобы помогали царскую казну преумножать. Себя они, конечно, тоже не забудут, но у них способы другие, они не воруют – комбинируют, чтобы и государь был доволен и они в накладе не остались. Двое – более не надобно. И – тайно.

Меньшиков-то не зря барон Шафирова, президента Коммерц-коллегии и своего давнего врага отправил в Архангельск, якобы «для устройства китоловной компании». А на самом деле для того, чтобы воровать было легче.

И главное – батюшку оправдать, пусть и посмертно. Изъять из обращения все манифесты и приказать снова упоминать в молитвах, «яки невинно убиенного».

В общем, так оно и было. Вполне достаточно было в монастырь отправить, а не родную кровь проливать. Теперь, конечно, поздно, да и оправдать действия царевича Алексея можно было только диким страхом перед отцом, но все же…

Прокрутившись полночи, Пётр плюнул, выпил холодной воды и попытался расслабиться, как их учили в институте. Получилось.

А ночью ему опять приснились сирийские пески и приближающаяся к нему банда черных, зловещих людей. Во главе с дедом – великим императором.

Утро началось с приятного сюрприза: увлекшись утренней гимнастикой, Пётр машинально досчитал на отжиме до тридцати. Насколько он помнил, в первое утро появления тут в облике юного императора, он с трудом осилил пять раз. Значит, и остальные результаты улучшились примерно так же. Пора переходить к урокам фехтования.