Он был уже Бог знает, какой по счету за то время, что я оставалась здесь. Вся моя квартира вздрогнула и затряслась. Стены ходили ходуном и стонали, но вскоре все утихло.

– Да что же он не успокоится-то! – прошипела себе под нос Эбха.

– Вот, а ты еще просишь меня выйти. Как же! Я что, не в своем уме? – Поднявшись на ноги, я решила, что убраться в спальню будет самым умным решением.

Раз Эбха не может войти, то я накроюсь там с головой подушкой и не буду ее слышать. Когда-то же ей надоест сидеть тут и горланить?

– Куда это ты? – тут же вскочила и брауни, или кто она там на самом деле.

– Ухожу. Ты ведь не хочешь оставить меня в покое, – почти легкомысленно ответила, даже не оборачиваясь. – Приятно было пообщаться, Эбха, но заходить больше не стоит.

– Плохо-плохо-плохо, – забормотала она, и голос ее стал трансформироваться, становясь глубже и ниже. – Нужно было, чтобы сама… плохо-о-о!

Последнее прозвучало совсем жутко, и я все же обернулась из чистого любопытства. Только для того, чтобы увидеть на месте крошечной Эбхи огромный, сверкающий, словно живой прозрачный кристалл, силуэт. Это нечто выбросило вперед руку, вторгаясь на мою территорию безопасности, и там, где она соприкоснулась с «моим» воздухом, ее поверхность охватило синеватое лютое пламя. Сверкающая миллионами крошечных граней фигура завопила так, что у меня все внутри свернулось ледяным комком, и горящая конечность обратилась в щупальце или даже хлыст, который с мерзким свистом мгновенно обвил меня вокруг талии. Я тоже истошно заорала, колотя и вырываясь что есть мочи, но силы были несоизмеримы. Мощный рывок в сторону ненавистных сияющих джунглей, и в момент прохода в дверной проем показалось, что меня с огромной высоты швырнули на асфальт, превращая в кучу осколков каждую кость в теле.

– Тише, Эдна. Скоро станет легче! – голос Эбхи звучал виновато и утешающе.

А я все кричу от боли и разочарования, глядя в черный потолок личной опочивальни архонта Грегордиана.

Мягкая теплая тяжесть внизу живота – первое ощущение после того как начала отступать рвущая на части боль, но не безысходность.

– Я не хочу быть здесь! – просипела в черный потолок. – Не-хочу-не-хочу-не-хочу-не-хочу!

Отчаянно захотелось бездумно забиться в натуральной истерике, надсаживая в воплях горло и колотя все, до чего дотягиваешься. Но первое же резкое движение отрезвило, отозвавшись мукой в каждой мышце. Только и оставалось, что бормотать, сглатывая пересохшим горлом, изливая протест против ненавистной реальности в бессильных, быстро затихающих словах.

Вместо ответа же возникло только низкое глубокое урчание. Оно запустило какую-то уютную вибрацию сначала на поверхности кожи чуть выше моего лобка, единственного места, где у меня сейчас не болело, и дальше вглубь. Мельчайшая ласкающая дрожь вкрадчиво и осторожно стала просачиваться в мое тело, заполняя все пространство за брюшной стенкой, поднялось выше, к диафрагме, проскользнуло тончайшими нитями дальше к легким и сердцу, обволокло, одарило почти такой же умиротворенностью, что и пребывание в том моем личном комфортном нигде, откуда меня насильно выдрала Эбхо-монстр. Закрыла глаза и попыталась нащупать источник этой захватывающей тело безмятежности. Вскрикнула от того, что одна рука отозвалась резью и неподъемной тяжестью. Но зато вторая наткнулась на гладкую, жестковатую, плотно прилегающую шерсть, покрывающую изгибы и впадины здоровенной звериной морды, мягко, но настойчиво потирающейся об меня. Повела ладонью по крутому лбу, исследуя пальцами спинку широкого плосковатого носа, обводя раз за разом прижимающиеся от легкой щекотки острые уши. Урчание становилось громче, не скрываясь сообщая об удовольствии от моих прикосновений столь интенсивном, что исподволь это начало передаваться и мне. Не было никакого чувственного подтекста, никакой нужды, которую необходимо будет удовлетворить рано или поздно, никакого требования большего. От гигантского зверя, нежно и трепетно потирающегося об меня в непосредственной близости от самого, казалось бы, интимного места, не исходило сексуальных вибраций. Только безмятежность и радость от самого факта такого тесного контакта. И хотя я отдавала себе отчет, что где-то там, под этой плотной, гладкой, словно лак, шкурой скрывалась вторая ипостась существа, разрушившего мою жизнь, от самого ласкающегося, подобно огромному коту, монстра не исходило ни малейшей угрозы. Мое чувство самосохранения не вопило истошной сиреной, когда, опустив руку, я задела кончики выступающих из-под губы жутких клыков. Сердце не зашлось в панике или возбуждении, когда громадное, сплетенное из одних железных мышц тело скользнуло рядом со мною выше, тесно прижимаясь и согревая мой здоровый бок. Я гладила его мускулистую холку и спину, проводила по крутым ребрам, улавливая громкие равномерные удары биения его жизни. Этот гулкий ритм убаюкивал меня, завораживал, и, когда мягкое покалывание и зуд появились в районе всех моих травм, насторожилась лишь на мгновение, понимая, что это опять воздействие извне. Мощное дыхание зверя коснулось моей шеи, морда увещевающе зарылась в волосы, прося о доверии, а урчание стало еще мягче, снова захватывая мое сознание в умиротворяющие объятия, будто морские волны. Громче-тише, вверх-вниз, нежнее нежного, бережнее, чем с хрупкими крыльями бабочки. И я расслабилась, позволив ему эту заботу о себе, о которой безмолвно и поразительно смиренно умолял язык его тела. Того самого тела, что, кажется, было создано как идеальное воплощение угрозы и совершенная машина убийства. Но сейчас оно дарило мне бесконечное тепло, защищенность и облегчение. Уткнулась лицом в шею зверя, обхватив ее рукой, из которой стремительно, капля за каплей, стала уходить грызущая боль. Прижалась к его боку еще плотнее в поисках живого, истинного контакта и почувствовала, как медленно начала проваливаться в сон.