Глеб опустил голову и скосил глаза на профессора. Старик, как называли его все студенты хирургического потока, с которыми учился Глеб, был благородно седым и солидным. В лице его слились черты нескольких поколений, посвятивших свою жизнь служению хирургии. Глеб знал, что и отец, и дед и даже прадед Алексея Ивановича были хирургами и учёными. Это их трудами хирургия делала широкие шаги по пути прогресса и современной науки. Его предок был соратником самого Пирогова. Дед руководил медсанбатом и оперировал раненых на полях войны, а потом попал в мясорубку сталинских репрессий, отмеченный клеймом «Дела врачей». Отец начал с санитара в больнице, а закончил профессором университетской кафедры. На этой самой кафедре даже висит мемориальная табличка с его именем. Да, семья профессора Леденёва была идеалом, о котором можно только мечтать. И ему, безродному щенку, как называл сам себя Глеб, несказанно повезло быть избранным в ученики человеком, перед опытом и мастерством которого он преклонялся.

«Вот бы мне такого отца» – с некоторой завистью думал Глеб, наблюдая, как любит Алексей Иванович свою единственную позднюю дочь, какой нежностью наполняется его голос, едва он произносит «моя Зайка», какой тёплый свет струится из его глаз, когда он смотрит на девочку. И сердце его согревалось, когда он видел, как отец прижимает к себе ребёнка, угловатого, ершистого, непослушного, избалованного, но безмерно любимого. И ему казалось великим счастьем быть хоть чуть-чуть, хоть самую малость причастным к этой семье, к этим замечательным людям, словно и ему перепадали крохи тепла от костра любви, горевшего в их сердцах.

– Думаешь, я не вижу, какие нынче студенты у нас в институте? – продолжал Алексей Иванович. – Тупые, ленивые, безразличные к людям, к будущей профессии. У меня от одного взгляда на эту ораву, тупо уткнувшуюся в свои мобильники перед лекцией, кровь в жилах сворачивается. Я перед ними разоряюсь, рассказываю про методы хирургической коррекции врождённых и приобретённых пороков сердца, а они сидят, шушукаются между собой или опять же играют в электронные игрушки под партой, пропуская мимо ушей всё, что я говорю. Мне после таких лекций хочется напиться и забыться. Думаю: и ЭТИМ мы собираемся дать право лечить людей?.. И вдруг – горящие любопытством и жаждой знаний глаза вот этого парня, Машенька. И вопросы после лекции не то, что по теме, далеко выходящие за тему лекции. И ведь пристал как банный лист: «профессор, а можно вас спросить? Профессор, объясните пожалуйста». Ах, Глебушка, с какой же радостью я был готов тебе объяснять всё на свете, потому что ты слушал и слышал меня, вникал, понимал, перерабатывал внутри себя эти знания. Ты для меня, Глеб, оказался глотком чистого воздуха в затхлой среде лекционной аудитории. И спасибо тебе за это! Учись, друг мой, из тебя выйдет толк, я точно знаю, можешь мне поверить.

– Ох, Алексей Иванович, вы меня так расхвалили, что даже неловко, – смутился Глеб, чувствуя, как щёки заливает румянец.

– Действительно, Алексей Иваныч, не смущай парня, – вмешалась Мария Михайловна. – В конце концов вы сюда не болтать приехали, а отдыхать. И статью свою вы потом обсуждать будете. Пусть лучше Глеб сходит на озеро искупается. Жара ведь какая. А Зоя его проводит, покажет дорогу на озеро, а может и сама искупается. Да, Зайка?

Молчавшая весь разговор Зойка сунула в рот очередную ягоду, вылезла из-за куста малины и нахмурилась, даже не пытаясь скрыть своё недовольство предложением матери.

– Ну, Зоя, будь другом, – попросил отец, и девочка сдалась.