Погоня подходила к концу. С момента отбытия из Нового Света Филь завершил круг, снова оказавшись в Венето близ Падуи, и отец Николай утверждал, что это добрый знак. Чума, преследовавшая их по пятам, казалось, навечно осталась у берегов Испании. А демон-делирон, выловленный ими на ярмарке в Барселоне, сознался, что слышал о намерении Валафара вернуться в Падую.

Филя удивила хватка отца Николая, с одного взгляда определившего, что глумящийся над толпой паяц не тот, за кого себя выдаёт. Пока юноша, открыв рот, смотрел на то, как аляповато раскрашенный клоун по мановению пальца заставляет людей совершать что ему хочется, отец Николай прокрался на зады сцены и, воспользовавшись жезлом, обездвижил демона, бросил его в толпу, спрыгнул в неё сам, подтащил тело к своей лошади, перекинул его через седло и, дав шенкеля, ускакал с площади. Филь еле успел его догнать.

Последовавший за этим допрос отец Николай провёл так же быстро. Уверенный, что перед ним демон, а иначе бы жезл не сработал, он несколькими порциями «замораживающего» пламени пресёк череду превращений, в которую ударился очнувшийся привязанным к дереву делирон, что заодно лишило демона большей части его гипнотических способностей. Безжалостно допросив десятилетнюю замарашку с косичками, вид которой решил напоследок принять демон, монах казнил её, не дрогнув под взглядом молящих о пощаде глаз.

Филь не смел и думать, высылая Арпонис отцу Николаю четыре года назад, что монах окажется таким талантливым учеником.

– Брат Николай, а почему вы именно здесь ждёте появления демона? – поинтересовался Филь, первым покончив с едой. – Почему не в Падуе, Тревизо или в Венеции? И почему не завтра, послезавтра, а сегодня? В этой Виченце нет ничего интересного, тут живут одни ювелирные мастера.

– Не будь ты нехристем, Филимон, ты бы знал, почему именно сегодня, – ответил монах. – Сегодня – время рождественской мессы, которая начнётся ровно в полночь по всей Италии.

Филь содрогнулся при мысли, что придётся, как уже случалось, стоять мессу в душной, битком набитой народом церкви. Отец Николай, подметив это, вздохнул.

– Я знал, что ты не встретишь это известие радостно, как положено христианину… Что ж, ты сам лишаешь себя святой благодати!

– Мне хватает того, что я вынужден изображать идиота-послушника каждый раз, как мы оказываемся в обществе ваших святых братьев, – проворчал Филь.

Отец Николай ополоснул пальцы в чаше с водой.

– И, должен заметить, у тебя это талантливо получается. Ты расторопен, обладаешь отважным сердцем и в то же время умеешь молчать, когда тебе это выгодно. Поэтому у меня не умирает надежда ввести тебя в лоно Церкви – ты прирождённая длань Господа!

Филь сунул руки в карманы шерстяного плаща и покрутил в пальцах перстень с печатью, изображавшей собаку, несущую в пасти горящий факел. Этот перстень был подарком отца Николая, расчувствовавшегося в день, когда Филь из озорства наставил Арпонис на спину хозяйки парижской квартиры монаха, нажал на «петлю» и через миг обнаружил себя перед разъярённой веларой, которую и прикончил. Отец Николай тогда сразу подобрел, а после обстоятельного разговора с Филем горячо заверил в своей готовности помогать. Когда же хозяйка очнулась и обнаружила себя постаревшей на двадцать лет, им двоим пришлось быстро уносить ноги из Парижа, чтобы сберечь уши от её воплей.

– Ваш бог пугает меня, мы не сойдёмся в цене, – буркнул Филь.

Монах осуждающе покачал головой.

– Господь – наш отец, а цена здесь – твоя душа, сын мой!

Едва заслышав «сын мой», Филь, как всегда в таких стычках, поторопился напомнить, прерывая готовый обрушиться на него поток слов, к которому отец Николай был склонен в силу избранной им профессии: