– Вернулись героями? – спросила Ирина.

– Знамо дело! Пятерых увезли на шахты, по суду, других попугали и отпустили. А тут и двадцать первый год, восстание. Понятно, что мы все пошли в отряды, надеялись прежнюю жизню вернуть.

Супруга постучала по столу казанками:

– Лександро, ты добрякашь ботолом своим, «воронок» подрулит.

– Шура, кому я нужен в семьдесят-то лет!

– Тогда на месте порешат. Вон к заплоту приставят и пальнут.

Ирина заступилась:

– Александра Ивановна, что вы такое говорите? Никто не тронет. А новая жизнь вам чем не нравилась?

Старик помялся:

– Да как тебе сказать? Тем и не глянулась, что новая, другая. Тятя мой был человек, вся деревня кланялась, он на церкву, когда строили, сто золотых рублей положил, во как! А тут все переменилось: хлеб отдай, мясо отдай. А самому чем жить? За восстание нас, конечно, по головке не погладили, но, поговаривали мужики, испугалась власть, не всех ко стенке, хоть и брали. Верно, потом, перед войной, еще раз прошлись, у нас человек семь увезли, и с концом. А тут Гитлер. Как бы эти мужики сгодились! Не иначе, вредительство было среди НКВД, потому и подвели под монастырь Берию и прочих. Товарищ Сталин всех вывел на чистую воду.

Ирина оживилась:

– Вы Сталина хвалите, а как же культ личности, и из мавзолея вынесли?

– Дорогая ты моя, да потому что дураки! Вот тебе крест, хоть я и не шибко верующий! Народ со Сталиным войну победил, а они его обосрали, не за столом будь сказано. Зависть и низость, больше ничего.

– Вы про церковь говорили…

– Вот еще одна дурь. Такая красавица стояла, любо посмотреть, нет, всю раздолбили, и ничто в дело не пошло. Школу склали кирпичную, она каждый год по два раза горела, пока не прикрыли. На гать вывезли тысячу подвод со щебнем – седни привезли, к утру нету, ушел в землю.

– Вы считаете, что Бог наказывал?

– А кто? Не райком же. Бог и наказал. Все, кто ломал, хоть и по наряду, все полегли на фронте. Я только кирпич и щебень возил, и то мне осколок достался, за что и благодарю Господа.

Ирина удивилась:

– Александр Иванович, вы же сказали, что не шибко верующий.

– А где ты теперь сыщешь верующих-то настоящих? Я тебе так скажу: от Бога отвернули народишко, а к Ленину он не прислонился. Оттого и болтамся, как говно в пролубе. Нам бы жить сейчас – с табаретки не достать, а мы все в резиновых калошах ходим. На днях гляжу: Рома Носастенький идет, спрашиваю: «Далеко отправился, на ночь глядя?». Отвечает: «На партейное собранье». «А почто в калошах?». «А нам, коммунистам, нечего скрывать, вот купил новые калоши, пусть все видят». Вот скажи мне, ты врач, грамотный человек: разве так можно людями руководить, когда калоши заместо хромовых сапогов в народе?

Ирина помолчала, потом спросила:

– Александр Иванович, вы же говорили, что народ у вас работящий и дружный. Почему тогда так плохо живете?

– А вот я скажу. Наняли мы один год пастуха коров пасти деревенских, и что ты будешь делать!? Корова домой приходит, а молока нет. С неделю такое, а потом обнаружилось, что не только у нас, по всей деревне так. И пошли посмотреть, а как же пастух наш молочко нам нагуливат? И нашли, что он с утра весь табун сгуртовал в старый колхозный загон, а сам посыпат на вольном воздухе. А ведь травы кругом наросли – ноги не протащить.

– Вы хотите сказать, что от пастуха все зависит?

– Конечно, от пастуха.

– Крамольные ваши разговоры, Александр Иванович, вы бы в самом деле с ними поаккуратней.

– А я, Ирина Николаевна, на митинги не хожу. Так вот со старухой порассуждаю, да вот ты появилась, тебе пожалился. Я же битый, все понимаю. Ежели вслух сказать, могут и в самом деле припаять статью, это у нас за всяко просто. Ну, еще по рюмочке?