Лиам остановился, высыпал на столик содержимое коробки и вроде как с облегчением выдохнул.

– Ну, слава яйцам, – сказал он. – Остальные нормальные. А это брак. Видишь? – он буквально ткнул меня носом.

– Большое дело, – отмахнулся я. На брелоке, который вытащил я, цветок был другого оттенка – розовый, не алый. – Ты видишь брак – нечто, выбивающееся из стройного ряда, а я вижу нечто уникальное.

– Осси, сказал бы проще! Нравятся дешёвые китайские подделки? – рассмеялся Лиам. – Забирай! – Он махнул рукой, показывая размах своей щедрой души, и посмотрел на часы. – Ровно в полдень, не забудь!

– Я буду там, не сомневайся, – козырнул я.

Всё завертелось.

Наш лейбл выкинул на прилавки перезаписанный и прилизанный демо-альбом, дополненный несколькими новыми треками. Название оставили то же, добавив подзаголовок «Double Tap». Как объяснил Лиам, это нужно было для разжигания дополнительного интереса слушателей. Кто из фанатов не отправился бы разыскивать первое издание? На то они и фанаты. Потому параллельно лейбл выпустил ограниченным тиражом ту самую, нашу гаражную запись, причём на кассетах с магнитной лентой. Раритет, господа, прощальный кивок из 90-х. Но что нужно было ещё для успешных продаж альбома, кроме манящих заголовков и агрессивной рекламы? Верно, наши живые выступления. К выходу альбома был приурочен наш тур по 30-ти городам западного побережья.

Уже тогда стали закладываться и наши образы для слушателей-зрителей. С годами они менялись: у кого-то сильно, у кого-то не очень. Каждый из нас прошёл свой путь.

Чэд неизменно появлялся на сцене и в музыкальных видео в бриджах цвета «хаки» и неистово долбил в барабаны, иногда подпевая на бэке. Он был суров и неразговорчив, его общение с фанами в основном сводилось к тому, что он щедро проставлялся в местных барах после концертов.

Ботаник Алекс был этаким аккуратным мальчулей – носил кэжуал[103], можете себе представить?! Да, запросто мог выйти на сцену в каком-нибудь хенли или жакете, а где-то после второго альбома даже повадился примерять шляпы. Но ему сходило с рук, определённой частью аудитории он дико котировался.

Джефф больше прочих из нас напоминал панка. Поначалу. Ирокеза у него не было, но ему делали «ежа» в духе Green Bay. Чуть позже он поменял хаер и стал напоминать скорее эмо – длинная чёлка, чуть подведённые тушью глаза. Ещё несколько лет спустя он ударился в консерватизм – стал сильно смахивать на футболиста Бэкхема с его прилизанными зачёсами.

Дэвид одевался примерно как и я – как никак, одна кровь – спортивные футболки, джинсы, конверсы. Есть такой термин «girl next door». Так вот, мы были кем-то наподобие – такими парнями по соседству, что запросто ходили с вами когда-то в одну школу, катали на скейтах, шлялись по злачным местам и играли в уно-кард у задней двери. Уже после первого альбома Дэвид стал увлекаться набиванием тату – делал по одной после каждого концерта в каждом городе. В основном это были цветы. Так что к 30-ти каждый дюйм его рук пестрел, и он переключился на шею и спину.

Я первые годы иногда одевал на выступления свою старую бейсболку Yankees – поначалу смущённо прикрывал бритые виски, потом это стало чем-то вроде ритуала на удачу – я столько с этой вещицей пережил, а затем я какое-то время подражал в этом фронтмену Limp Bizkit – их «Creamer» так запал мне в душу (текст словно был прямо ко мне обращён), что я невольно копировал образ Фреда Дёрста. К середине нулевых мне это поднадоело, и я отложил видавшую виды Yankees на дальнюю полку.

Всё шло хорошо. Толпы наших ровесников с плакатами, с каждым выступлением всё больше, их число прирастало как лавина снега. Битком забитые залы и холлы развлекательных центров, а к концу тура – рукоплещущие стадионы мегаполисов Калифорнии. Заботливо заготовленный продюсерами мерч, разлетающийся как горячие пирожки. Письма с признаниями поклонниц. И поклонников – чего я только не перечитал, глаза на лоб лезли, а изредка и кровь стыла в жилах (но, нет, симпатягу Кевина Костнера телохранителем я не нанимал).