Старый воришка хозяйских благородных лесов не впервые попадался в силки егерям Влада.

– О! Да это же полоумный Мирче Деалиде! – улыбнулся Шалва Шахмад – Он тронутый, domnule! У него сын хотел продать почку, чтобы выручить немного денег, как все эти деревенские сâmpia… Попал к немецким трансплантологам, а они ребята хозяйственные… Раз уж потратились на наркоз при операции – заодно вместе с почкой и всё остальное из дурня выпотрошили…

Шалва Шахмад хохотал так, будто рассказал смешной анекдот. Отхохотавшись, закончил сухо:

– С тех пор старый Мирче совсем стал nebun, и постоянно пролезает в ваш заповедник, domnule, потому что все тропинки тут знает, лучше чем свои пять пальцев. Он браконьерит, но мы его раньше отпускали, Влад Георгиевич, потому что он nebun…

– Думаешь, чокнутые полезнее, чем здоровые?! – зло оскалился Дракула. – К чему чокнутым такие привилегии, а, Шалва?!

Страшный татаро-грузин не нашёлся, что ответить господину.

– Я думаю, что безумие – не повод продлять жизнь! – изрёк Влад с таким видом, будто порождает афоризм под запись биографам. – А совсем наоборот…

И привычным жестом щёлкнул карабином привязей, спуская альпийских волков, служивших ему вместо охотничьих собак.

Яна смотрела на всю эту сцену, больше напоминавшую театральную постановку в дурдоме, нежели жизнь. И не верила своим глазам. Что вообще происходит? О чём они говорят?! Ведь альпийские волки сейчас растерзают затрапезного жалкого старика-браконьера…

– Ждите меня здесь! – приказал Цепеш своим прихлебателям – Я сам загоню эту свинью!

И все охотники засмеялись. И только Яна, не распространяя приказ на себя, поскакала вослед волчьей своре и Дракуле надеясь как-то, сама не зная как, предотвратить безобразную и омерзительную расправу…

Как ни странно, Влад одобрил её, видя рядом и сбоку на взмыленном жеребце. Старик Мирче убегал от волков, и в итоге забрался на невысокую, но почти отвесную скалу посреди лесной опушки. Там тявкающие гончими пастями четырёхногие преследователи не могли его достать, и толклись внизу, надеясь, что он, быть может, сам к ним свалится…

Влад и сам скалился волчьим ощером, даром, что двуногий. Спешиваясь, легко, даже как будто помолодев, спрыгивая с седла – упивался ситуацией.

Яна – тоже слезая со своего коня – одновременно думала, как это всё ужасно, и как это невозможно, немыслимо, и, конечно же, это сон, просто кошмарный сон… Ибо такого не может быть – но вот оно, есть. А его не может… А оно… Вот…

Влад, посверкивая наркотическим отливом в сумасшедше-бликующих глазах с расширенными зрачками садиста, снял с плеча своё охотничье ружьё, и, делая вид, что шутит – прицелился в старика, нелепо и неустойчиво балансировавшего на скальном карнизе.

– Влад, умоляю… – шептала, думая, что кричит, Яна Ишимцева, удерживая под узду нетвёрдо танцующего, длинноногого скакуна. – Не надо… Он же старик… Он – живой человек… Не надо… Опусти стволы…

Но эти бабьи причеты только сильнее возбуждали выродка.

– Вот так! – хохотал он восторженно и пьяно – А ты думала приватизация – это о чём?! О кирпичах? О заборах? Это о мясе, о человечине! Это когда идёшь жаловаться в полицию – а начальник полиции назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в прокуратуру – а прокурор назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в суд, а судья назначен тем, на кого жалуешься! И куда бы ты, мясо, ни пришло – они везде хозяева! Неужели, говорят, ты, ушлёпок, думал, что можно забрать в собственность все гайки, все болты – и не забрать себе в руку жизни человеческие?!

– Влад, я прошу тебя… Отпусти его… Я всё сделаю для тебя, только отпусти – бормотала Яна, и выражение её глаз было такое, что она тоже казалась «тронутой» вполне гармонируя с этой компанией из психбольницы.