– Полным ходом.

– И как, хорошо ты жил?

– Я вспомнил не всё.

– Воровал?

– Да. Увёл женщину у друга.

– Значит, не любила она его. А ещё? Деньги воровал?

– Бизнес – не всегда честное дело. Хочешь быть честным – убьют.

– Ты уклонился от ответа.

– Я на допросе? А ты похожа на следователя, куришь… в тебе много мужского… Спасибо, что не спишь.

– Не за что. Со мной бессонница часто случается. Ты не бойся смерти – не такая уж и страшная штука.

– Откуда ты знаешь?

– Мне кажется, что мы все частично уже мёртвые и находимся там. Часть зрения, часть слуха, часть восприятия мира… поэтому переход не критичен перемена неполная. Об этом мы с отцом часто говорим. Есть очень «живые», переполненные жизнью люди, в них мало любви и им страшно умирать.

– Судя по всему, Светлана Ивановна, вы точно были каким-нибудь старцем, вон у вас даже руки морщинистые.

– Где? – Светка с тревогой посмотрела на свои руки.

– Шучу.

– Ну и шутки у тебя. Хотя мой отец тоже такой же.

– Расскажи мне о брате.

– Антон старше меня на десять лет. Он нянчился со мной. Можно сказать, что я воспитана старшим братом. Наверное, он просил у родителей мальчика, а получилась девочка. Мы дрались, жгли спички, строили пластилиновые города. На чердаке хранился драгоценный мешок его игрушек. Там были солдатики, машинки, даже старая железная дорога, и всё это богатство однажды стало принадлежать мне. «Когда ты уже повзрослеешь?» – всё время спрашивал он. А когда я повзрослела, он стал пичкать меня книгами. Он скармливал их мне, как птицы кормят птенцов.

– Много скормил?

– Много. Но ума у меня не прибавилось.

– Вы опасны, Светлана Ивановна. Вы ещё и начитанны.

– Начитанная женщина с морщинистыми руками. Рост средний. Цвет глаз серый. Волосы пепельно-русые, прямые. Черты лица так себе. Размер обуви 37. Размер одежды 44. Такая женщина опасна только сама для себя. Скоро рассвет. Пойду посплю.

– Прочитай мне что-нибудь.

– «Я в мире предпочёл два хлебца да подвал,

Отвергнув мишуру, оковы я порвал,

За нищенство души какую цену дал!..

И в этом нищенстве – каким богатым стал!»

Фёдор проснулся поздно с омерзительным чувством того, что утро потеряно. Дом был пустой. На столе был оставлен завтрак. Он умылся, поел и вышел во двор. В палисаднике цвели лилии, и он ощутил их сильный тревожный запах. Он никогда не любил лилии, но тут внезапно увидел, как они красивы – белоснежный кант обрамлял светло-фиолетовую сердцевину цветов. С возвращением памяти к нему подступала тошнота, душа бродила, и то, что лежало когда-то на дне, вскипало и всплывало вверх, причиняя боль. Одновременно, между омерзением и болью души, раскрывалось зрение. Вероятнее всего, смерть вряд ли оживила бы его. Он бы умер и ничего не понял. Фёдор захотел увидеть людей и пошёл на огород. В поле, овеваемые ветром, склонились две далёкие маленькие женские фигурки. Женщины занимались простым, привычным для них, делом. Рядом с ними проходило чувство ужаса. Почему рядом с женщинами проходит чувство ужаса? Света увидела его – побежала к нему навстречу, и её захотелось подхватить и закружить, как ребёнка. Он тоже рванулся навстречу, но не закружил, не обнял. Светка улыбалась. Это было семейное, они все улыбались именно так.

– Привет, ты, оказывается, ещё на мать похожа.

– Похожа. Выспался?

– Выспался.

– Пошли, поможешь.

– Жуки?

– Нет. Прополка.

– Света, давай я договорюсь с кем-нибудь, и вам всё качественно подрыхлят и прополют.

– Хорошо, но нет времени. Нагибайся, чисть грядки и потей, не даром же тебе столоваться и ночевать.

И Фёдор-Андрей нагибался, чистил грядки и потел, хотя понимал, что мог бы придумать десяток других способов, как это сделать.