Под суровым присмотром сестры Перпетуи мальчик кое-как дорос до пяти лет. Тогда он вышел из-под надзора «сестры Плетки», как он прозвал ее, хотя несмотря на угрозы ремень грозной плетки ни разу не коснулся его.
Теперь у Жильбера была кровать в том дортуаре[3], которым она не заведовала. Он учился в классе сестры Жеральдины, высокой блондинки с попорченным оспой лицом, заставлявшей своих учеников учить нараспев: «Б и А – БА; Б и Е – БЕ; Б и И – БИ. БА, БЕ, БИ».
Иногда под этот ритмичный шум сестра Жеральдина начинала дремать. Тогда ребятишки предавались веселью. Начинался бешеный хохот, стрельба бумажными шариками, и сестра поневоле просыпалась.
– Тише, дети! – кричала она, открывая глаза.
И большая черная линейка яростно стучала по пюпитру. Не поднимая глаз, сестра Жеральдина неизменно прибавляла:
– Я уверена, что всему виной Жильбер!..
Чаще всего она не ошибалась. Виновный, пойманный на месте преступления, не имел даже времени слезть со стола, на котором он плясал, топал ногами и выделывал разные штуки, рискуя сломать себе шею.
Ах, этот Жильбер! Если шум переходил в драку, он был в самом центре свалки, красный, растрепанный, награждающий своих противников градом ударов. Сестра Перпетуя, когда ей рассказывали о его проделках, грубо хватала мальчика, выгоняла его в коридор и начинала бранить.
– Негодный мальчишка! – говорила она ему. – Ведь ты уже большой! Уверяю тебя, что если ты не исправишься, то познакомишься вот с этим!
И показывала ему плетку, висевшую у ее пояса, которая раньше так сильно пугала его. Но теперь Жильбер, хотя и казался с виду очень испуганным, внутренне забавлялся, прекрасно зная, что грозное оружие никогда не будет пущено в ход.
Однако как ни добра была сестра Перпетуя, в конце концов Жильбер поднял против себя целую бурю негодования, которая разразилась в одно из воскресений после обеда. Мальчик уписывал за обе щеки тонкий ломтик хлеба, когда сестра Плетка, сидевшая в саду на скамейке, сделала ему знак, чтобы он подошел к ней. Жильбер прекрасно знал причину ее сильного раздражения, и поэтому, исполняя ее приказание, он приподнял плечо и локоть, делая вид, что защищает себя от удара.
Перпетуя, дрожа от гнева, строгим тоном начала:
– Сударь…
Удивленный таким вступлением, Жильбер изумленно посмотрел на монахиню. Он не ожидал услышать строгое вежливое обращение вместо тех бранных слов, которыми она имела обыкновение осыпать его. В первый раз мальчик почувствовал, как его сердце забилось от страха. А сестра, обрадованная действием своей новой тактики, продолжала тем же тоном:
– Сестра Жеральдина только что говорила мне о вас. Вы – заводила в классе. Скоро год, как вы перешли к ней. Сначала она считала вас очень способным, так как вы выучили все буквы за очень короткое время. Но какие успехи вы сделали с тех пор? Ведь нельзя же считать ими ваши шалости! А вы только и умеете, что шалить. Ах, да!.. Вы умеете еще вырезать из бумаги кукол и прикреплять их к потолку хлебными шариками. Такой большой мальчик, как вы! Стыдно!..
Она остановилась. Жильбер хотел воспользоваться этим, чтобы приготовить ответ. Но монахиня продолжила все тем же строгим тоном:
– В конце концов, вас пересадили на скамью лентяев. Лентяй, упрямец, заносчивый, вспыльчивый, вы похожи на осла. А так как я не люблю ослов, то и не стану больше заниматься вами. Начиная с сегодняшнего дня я не буду обращать на вас никакого внимания, словно вы совсем не существуете.
С этими словами сестра Перпетуя встала и ушла в классы.
Полный удивления, Жильбер продолжал стоять посреди дорожки. Этот неожиданный разрыв с монахиней заставил сжаться его сердце. Ему захотелось плакать. Несмотря на суровость сестры Плетки, мальчик чувствовал к ней любовь, которую испытывает всякий ребенок к тому, кто заботится о нем. Он понимал, или скорее догадывался, что вспыльчивость Перпетуи была лишь доказательством ее заботы о нем. И так-то он платит за ее сердечное отношение!