– Прошу прощения, что я, может быть, не совсем по сути вопроса. Но все же позвольте полюбопытствовать. А почему, собственно, столь всеобъемлющий доклад сегодня делает помощник начальника Московского охранного отделения?

Тот же вопрос наболел, видимо, и у министра путей сообщения Сергея Рухлова, как и большинство других, прибывшего на совещание по железной дороге из Петербурга:

– Как с языка сняли, Петр Николаич! Действительно, почему такое важное лицо взято из Московского охранного отделения, а не из петербургского? Там, поди, лучше знают, как охранять государя…

– Позволите? – слово попросил Александр Мартынов, подполковник и начальник московской охранки.

Булыгин кивнул на правах председательствующего, и Мартынов поднялся:

– Ваше высокопревосходительство, господа… Весь визит государя проляжет по пяти губерниям. Я руковожу не только своим отделением, но еще и Районным Охранным, которое надзирает за порядком во всех губерниях Московского промышленного района, включая Владимирскую, Нижегородскую, Костромскую, Ярославскую и еще пять других… Значит, мы имеем там кадры, агентуру, внутреннее осведомление. Кому, как не нам, заниматься безопасностью Романовских торжеств? Петербургское охранное – самое сильное в империи, это верно. Там выдающиеся розыскники, спору нет. Однако в центральных губерниях им с нами не тягаться…

Подполковник хотел было сесть, но Дурново так просто не сдавался:

– Начальник помянутого вами столичного охранного отделения фон Коттен подал записку, в которой утверждает, что партия социалистов-революционеров готовит покушение на государя именно в разгар торжеств. Вы учли его информацию при подготовке мер охраны?

– Фон Коттен ошибается. – Мартынов не стал играть в доброго полицейского и прошелся по коллеге, тем более что тот отсутствовал на сегодняшнем совещании. – По нашим сведениям, эсеры так и не оправились от скандала, связанного с разоблачением Азефа[7]. Урон их репутации нанесен такой, что им сейчас не до боевых акций. Партия деморализована, авторитет потерян. Нет людей, способных на смелый поступок. Верхушка прячется за границей, а здесь, в России, их вес близок к нулю.

– Как вы самоуверенны, подполковник, – скривился Дурново. – А если эсеры собираются вернуть себе утраченный вес? Лучше средства для этого, чем покушение на цареубийство, нет. И лучшего времени, чем Романовские торжества, тоже нет. Множество лиц участвует в них. Несколько разных городов. Переезды, приемы, общение с подданными… Сотни тысяч, если не миллионы, зевак. Боевику или группе боевиков так легко будет там затеряться!

В ответ Мартынов промолчал, но по его лицу было видно, что он не меняет своего мнения. Пауза затянулась. И Булыгин не нашел ничего лучше, чем наконец объявить перерыв.

Многочисленные чиновники принялись расхаживать вокруг длинного стола. На них с парадного портрета безмолвно взирал самодержец. А Булыгин, наоборот, как будто прятал от царя глаза… Пожалуй, ни министерская должность, ни неудачные выборы в парламент, ни даже первая русская революция не приводили его в такое душевное волнение, как высокая честь отвечать за жизни членов августейшей семьи, по сути, в течение всего следующего года.

Чтобы проветриться, Булыгин подошел к окну с видом из Кремля на Александровский сад. И тяжко вздохнул, глядя на праздно шатавшуюся публику.

– Все будет хорошо. – Рядом вдруг очутился Джунковский.

– Вашими бы устами, вашими устами…

– Поверьте мне, я знаю, о чем говорю, – уверенно заявил московский губернатор и пошел по своим делам.

Жарко было и в доме 21/23 по Загородному проспекту, но уже Северной российской столицы. Квартиры там занимали самые разные постояльцы. От знаменитого артиста императорского Александринского театра Константина Варламова, известного всему Петербургу просто как дядя Костя, до нескольких известных инженеров и эскулапов. На квартире врача Симонова в свое время проводил партийные совещания сам Ленин. А спустя некоторое время по соседству можно было насладиться мягким баритоном другого известного революционера…