– Ты что, мать твою, вытворяешь?! Совсем ума лишился и забыл, где мы находимся?! – обернувшись к нему, срываюсь на крик, о чём тут же жалею.

Эмир и так был взбешён после моих слов о клубе, а сейчас он в гневе. Неистовом, лютом, словно розгами бьющим меня даже с расстояния.

– Это ты, по ходу, забыла где, с кем и почему находишься! Но не вопрос. Сейчас я тебе напомню, – высекает он и в три шага обнуляет расстояние между нами.

Испуганный писк вылетает из горла, когда крупная ладонь окольцовывает мою шею и вдавливает затылок в стену.

– По клубам вздумала шастать? Совсем мозги растеряла?

– Я не…

– Это был риторический вопрос, Алина. И так знаю, что интеллектом ты не блещешь.

– Да как ты…

– Рот закрыла! – он пресекает мой бурный порыв возмутиться и резким движением срывает с моей груди изумрудный атлас.

– Эмир! Моё платье! Ты что натворил?!

Желая спасти брендовый шедевр от падения на пол, ловлю ткань на талии, но безумец обхватывает мои запястья, одной рукой скрепляет их над головой, а второй до боли сжимает мои скулы.

– Отпусти!

– Я сказал: закрой рот.

– А то что? – безудержная злость помогает шевелить губами и удерживать прочный зрительный контакт с его гневными глазами. – Членом опять его мне закроешь?! Так давай, чего ждёшь?! Вчера грубо оттрахал мой рот, что сегодня мешает сделать то же?!

– Я тебе не только рот грубо оттрахаю, если ты ещё хоть раз посмеешь выдать мне подобную хрень.

– А что такого я сказала? Подумаешь, в клуб хочу сходить. Почему тебе можно, а мне нельзя?

– Потому что ты моя, блять! Только моя! И смотреть, трогать, трахать и дышать с тобой рядом позволено только мне, понятно?!

Но это тоже явно был риторический вопрос, потому что Эмир и секунды мне не даёт, чтобы на него ответить. С одержимостью рычит мне в губы и запечатывает их болезненным поцелуем.

Обычно трезвый он никогда не целует меня, но сейчас, видимо, ревность со злостью опьянили его мозг ничуть не меньше, чем вчера алкоголь. И это так непривычно, сладко, остро, до одурения приятно – осознавать, что Эмир ни с кем не хочет меня делить. Причины не имеют смысла. Важно, что муж считает меня своей и наглядно показывает это.

Эмир поедает мои губы, кусает, лижет, терзает до саднящей кожи и привкуса крови. Всю души из меня выпивает, а я опять ему это позволяю. Потому что не могу иначе. Не могу продолжать злиться, обижаться, ревновать, помнить о самоуважении и здравом смысле. Потом – да, я погрязну во всём этом негативном хаосе, но не сейчас, пока Эмир так меня целует. Так тяжело, надсадно дышит. Так сильно вдавливает своим напряжённым телом в стену, словно жаждет стать со мной единым целым. Я тоже этого хочу. Всегда. Беспрерывно. Несмотря ни на что и вопреки всему. И Эмир чувствует это. Считывает мои желания как открытую книгу. Освобождает запястья, позволяя рукам опасть на его плечи. Ладонями быстро очерчивает изгибы моего тела и сжимает пальцами ягодицы, ноющие после его вчерашней несдержанности.

Под аккомпанемент моего сдавленного стона Эмир разрывает поцелуй. Глаза в глаза. Пауза – короткая, искрящаяся, мучительно сладкая, а затем он вдруг отстраняется от меня. Но лишь для того, чтобы развернуть меня спиной к себе и переместить к столешнице с раковиной.

Толчок в спину – и я опираюсь руками на прохладную поверхность. Вскрикиваю, когда Эмир спускает с моих бёдер трусики и заряжает ладонью по ягодице. Всего раз, но с такой злостью и силой, что завтра наверняка проявится новый синячище. Однако внешние отметены меня не заботят. Они не болят так, как внутренние шрамы, которые Эмир постоянно наносит мне словами.