Больше сорока лет прошло, а у меня перед глазами – будто вчера случилось. Это был отпуск в деревне у моих родителей. Жена собирала клубнику, я помогал ей. Неожиданно четырехлетний сын принес в кружке воды и предложил мне, хотя я пить не хотел и не просил. Меня это удивило и несколько насторожило, а жена обрадовалась и попросила воды, поблагодарив сына за заботу. Вроде бы все нормально, но мне все казалось, что за поступком сына что-то кроется: сын внимательно смотрел, как мама пьет воду из кружки, а потом вдруг разразился диким смехом. Мы с женой не понимали, что произошло. Чтобы успокоить ребенка, я выхватил у жены пустую кружку и бросился за водой. Однако, когда я протянул сыну ту же кружку с водой, он моментально успокоился и вылил воду на землю. Мы сделали вид, что ничего не произошло.

На другой день я решил понаблюдать за сыном и, работая в теплице, старался не выпускать его из вида. Вот дедушка принес ведро с водой из колодца, поставил на скамейку и ушел в дом. Сын подкрался к ведру, оглянулся, снял шорты и трусы и стал писать в питьевую воду. Потом, опять посмотрев вокруг и убедившись, что его никто не видел, надел трусы и шорты, зачерпнул кружкой воду и понес мне в теплицу. Он думал, что я ничего не видел, и, мило улыбаясь, стал говорить, что очень жарко в теплице, поэтому он принес мне попить. Я же стоял в растерянности, смотрел на сына и молчал, не зная, как поступить и что сказать. Наконец я очнулся от недоумения и спросил сына:

– Ты думаешь, что от твоей мочи вода станет вкуснее? Тебе бы сначала попробовать самому, а потом предлагать отцу. Хотя маме вчера понравилось.

Услышав о вчерашнем, он опять закатился диким смехом, а потом спросил меня:

– А откуда ты знаешь, что я писал в воду?

– Сорока на хвосте принесла. Может быть, ты все же объяснишь мне, зачем ты это сделал?

Прошло столько лет, а объяснить случившееся мне не удается.

Так ты прав? Вышел совсем сух из воды.

Постой же, я выведу тебя на свежую воду.

Иван Гончаров.

Обыкновенная история

Эпизод 1

«Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Как не существует идеального отчаяния». Это я прочитал у Харуки Мураками в его первой книге «Слушай песню ветра». Он начал повествование с признания в отчаянии, которое накатывало на него, когда он брался «что-нибудь написать».

Точно так же и у меня. Мураками открыл опечатанную дверь к моим попыткам выплеснуть переполняющие душу размышления и переживания. Есть крошечная надежда, что мои потуги в изложении собственных мыслей и опыта кого-то заинтересуют и помогут меньше наделать глупостей.

Однако главное, что заставило меня писать, – желание помочь близким понять меня. Увидеть мои белые пятна на потемневших от человеческой предвзятости страницах прожитых лет. И здесь опять хочется процитировать Мураками: «Ложь и молчание – два тяжких греха, которые особенно буйно разрослись в современном человеческом обществе. Мы действительно много лжем – или молчим. Но, с другой стороны, если бы мы круглый год говорили – причем только правду и ничего кроме правды, – то, как знать, может, правда и потеряла бы свою ценность…»

Я стою в одном из залов Тверского императорского дворца после его реконструкции. Построенный для императрицы Екатерины II в 1763—1778 годах по проекту русского градостроителя П. Р. Никитина, за более чем двухвековую историю он неоднократно менял свой облик, отражая стили и вкусы эпох. Передо мной картина «Перед исповедью» академика-бунтаря Алексея Ивановича Корзухина.

Почему бунтаря?

Корзухин Алексей Иванович. Перед исповедью, 1876.