– Ну, здравствуй, крестник!

Ты чуть не заплакал от радости:

– Крёстный, родной, я уж думал, что совсем забыл про меня.

Гиричев помог женщинам выйти из кошевки, кивнул Фросе:

– Веди в дом.

Старый Естай вышел со своей половины, поклонился гостю, они обнялись:

– Как здоровье, дорогой Естай? – спросил Савелий Платонович.

– Обожди, подскажу Ляйсан, что надо быстро приготовить.

Секретарь райкома смутился:

– Лаврик, о какой Ляйсан он говорит?

– О моей, крёстный. Фрося моя теперь Ляйсан зовется, так мы все порешили.

– Все – это кто?

– Сама Ляйсан, перво-наперво, а потом Эти Естай дал согласие. В мире душевном мы тут живем.

Гиричев переглянулся с женщинами:

– Лаврентий, это доктора, приехали из области для консультации наших больных и раненых, я попросил посмотреть тебя. Там твоя половина? Веди докторов, а я пока хозяйке помогу.

Парное мясо барашка варится быстро, когда вы с докторами вышли из спальни, на достархане ароматами исходило горячее мясо, в пиалах дымилась сурпа. Савелий Платонович предупредил докторов:

– Мясо берут руками, вот нож, можно отрезать. Хлеб есть, только к такому столу его не подают. Хотя лучше принеси, Фрося – Ляйсан, гости не привыкли.

Ели торопливо, потому что зимний день короток, а до райцентра два часа езды. Ты встал раньше других, стал собираться проводить гостей, приготовил шубу и сел у дверей. Крёстный спросил докторов:

– Ваши первые впечатления?

– Физически крепок, сердце работает нормально, легкие, печень – всё в порядке, – коротко сказала одна.

– Зато голова – это куча проблем, – продолжила вторая. – То, что он рассказывает о своих видениях и встречах с умершими, убитыми, эти разговоры – страшно. Мозг дает сбои, и сильные. Его надо бы понаблюдать в условиях стационара, но он ни в какую не хочет ехать…

Ты все слышал и соглашался, что все беда в голове, и что в больницу не поедешь.

– Я поговорю с ним, – пообещал Савелий Платонович. Он не заметил, что ты сидишь сзади.

– Крёстный, я никуда не поеду. Доктора эти отнимут у меня всё, чем я живу, чем держится моя душа. Иногда понимаю, что умные так не делают, значит, я полоумный, как ругала меня мать, когда я Филю нечаянно сдал органам. А вот Филя простил, приходил ко мне и простил. И Ляйсан согласилась, чтобы жена моя Фрося назвалась её именем. Видите, как все просто. А если вы нарушите, тогда куда я без них всех? Нет, крёстный, не поеду.

– Ты не ребенок, Лаврик, когда можно было скрутить и отшлепать. У тебя тяжелейшее ранение, доктора могут и хотят помочь – почему отказываться? Фрося, скажи хоть ты ему.

Фрося всхлипнула:

– Это он, Савелий Платонович, сам хозяин, как скажет, так и будет.

Гиричев крепко обнял тебя и шепнул на ухо:

– Пока я на работе в районе, приезжай, ты же молод ещё, жить надо, детей надо рожать, воспитывать, надо крепким и здоровым быть. Прошу, Лаврик, как сына.

Естай, не проронивший за столом ни слова, пожал секретарю руку:

– Не жди, секретарь, не придет. Я его вижу, он умрет на пороге дома своей Ляйсан, если силой возьмешь. Оставь его, пусть будет, как решил Аллах.

– Видишь ли, дорогой Естай, я в Богов не верю, потому думаю, что надо парня лечить.

– Ладно, скажу главное. От этой болезни не лечат. Когда живой любит мертвую и мертвая любит живого – кто сумеет встать между ними? Не ломай ему жизнь, секретарь, пусть будет, как есть.

Женщины уже сели в кошевку, крёстный еще раз обнял тебя и сел напротив. Кучер шевельнул вожжи, отдохнувшие лошади пошли крупной рысью.

Ты только встал с постели, умылся и вытирал лицо широким Фросиным рукотертом, концы его были расшиты крестиком, и большие петухи из крестиков украшали их. Естай уже побывал на дворе, обошел хозяйство. Управляться пойдешь ты, такое условие ты ему сразу поставил, потому что не может такого быть, чтобы старик работал, а молодой на кровати ноги вытягивал.