Люди налили, выпили и взялись за вилки, ведя между собой тихие разговоры.

Вадиму кусок не лез в горло. Глядя в пустую тарелку, он видел перед собой разбитую машину и грозное пламя, жадно пожирающее его семью.

Мать заботливо положила ему солянки с котлетой и каких-то салатов.

– Поешь, сынок, у тебя за эти дни ничего во рту не было. Нельзя так. Совсем без сил останешься.

Она ласково погладила его по волосам. Это движение не укрылось от Елены Сергеевны. Вадим поймал на себе её злой, испепеляющий взгляд и опустил голову. Тёща и раньше-то его недолюбливала, а после гибели девчонок и вовсе возненавидела. До дрожи. До зубовного скрежета. К тому же мать Вадима имела счастливую возможность приласкать своего сына. Елену Сергеевну лишили даже такой малости.

Из-за стола поднялся Пётр Иванович – Наташин дядя. Взволнованно поправляя на носу очки в массивной оправе, он предложил наполнить стопки. Его просьбу исполнили без задержек.

Пётр Иванович тяжело вздохнул:

– Дорогие мои, мне больно сегодня говорить о своей племяннице в прошедшем времени. Да и что тут скажешь. Ведь Наташенька выросла на моих глазах. Умница, каких поискать, красавица, а как хорошо готовила! Какие вкусные тортики пекла… Никто не ожидал, что полёт нашей ласточки прервётся так рано. Про Ксюшеньку вообще молчу… Этот розовый гробик я теперь до самого конца не забуду. – Он смахнул под очками набежавшую слезу. – Леночка, Аркаша, Вадим, в вашей жизни наступил очень сложный период. Терять детей – это ведь всегда страшно и противоестественно. Но знайте: мы вас не оставим одних наедине с бедой. Вы всегда можете положиться на нас в трудную минуту…

Он немного помолчал, с грустью глядя на две сиротливо стоящие рюмки в начале стола, накрытые чёрным кусочком хлеба. Одна с водкой, другая была наполнена молоком.

– Видно, не хватает Господу ангелочков на небесах – вот он и призвал к себе наших милых девочек, – продолжал Пётр Иванович. – А нам лишь в утешение остаётся надеяться, что им там сейчас хорошо. Пусть земля им будет пухом.

Едва он договорил и поднёс к губам стопку, как Елена Сергеевна резко вскочила со стула.

– Да лучше бы вместо них сдохло это чудовище! – громко воскликнула она, указывая рукой на Вадима.

Все с удивлением посмотрели в её сторону.

– Это он убил моих девочек! – Она не сводила с него безумного взгляда. – Их ещё можно было спасти, подбежать, выхватить из огня. А этот подлец даже пальцем не пошевелил, с места не сдвинулся – боялся подпалить свою шкуру!

Вадим оторопел. Похоже, у тёщи от непоправимого горя окончательно сдали нервы. Она не обращала внимания на гостей.

– Трус! Палач! Душегуб! – летели в его адрес гневные обвинения.

Каждое её слово вонзалось в сердце, словно остро заточенная стрела. Он чувствовал почти физическую боль.

– Будь ты проклят, убийца!

Теперь всё внимание присутствующих было обращено на него. За столом стало тихо. В этой гнетущей тишине Вадим с грохотом отодвинул стул и поднялся:

– Извините, – еле слышно выдавил он из себя и, слегка пошатываясь, направился к выходу.

Небольшое фойе ресторана оказалось пустынным – вокруг ни души. Вадим обессиленно прижался спиной к холодной стене и закрыл глаза. Ноги противно дрожали. Он медленно опустился на корточки и, крепко стиснув зубы, старался не разрыдаться во весь голос. Мужчины не плачут. Этот канон, как дамоклов меч, с детства висит над каждым мужиком: терпи, борись, умри, но обязательно будь стойким… Знать бы ещё, где взять силы, чтобы держать удар.

Он не слышал тихих шагов по мраморной плитке – просто кто-то мягко положил ему на плечо руку и присел рядом, по-стариковски хрустнув коленями.