– Спасибо, Марк.

– Я всегда помогу, если что. Вот только… – он замялся.

– Что?

– Расскажи все Алиске сама, объясни. У меня это вряд ли получится.

Марина невесело усмехнулась:

– Все-таки интересный народ – мужчины: как пакостить – так сами, а как оправдываться перед детьми – так жена. – Она поднялась из глубокого уютного кресла и направилась к двери. – Ладно, Марк, я потом поговорю с дочерью, конечно, поговорю. Надеюсь, ты не забудешь оплатить ее обучение. Все-таки ты – отец.

– Не беспокойся. – И вдруг посмотрел на нее странным, удивительно живым взглядом: – Мариш, а может нам не стоит торопиться?

– Не стоит, Марк, – ответила она, нажимая на ручку двери, – конечно, не стоит. Мы и так уже опоздали, где только можно, безнадежно опоздали.

Она ушла, а Марк Лернер еще долго сидел за своим столом в кресле, похожем на королевский трон, и задумчиво смотрел в окно.

Квартиру действительно купили быстро. Она не стремилась выбирать самый престижный район, даже наоборот, чтобы не оказаться в соседях с кем-нибудь из старых знакомых. Щедрый Лернер оставил ей машину с водителем Мишей в придачу, потому что водить сама Марина не хотела. Слишком тяжело, слишком нервно торчать часами в московских пробках.

Фирму переоформили тоже быстро. Юристы Марка Борисовича составили соглашение, по которому согласованное имущество переходило к Марине после развода. А вот развод, несмотря на полное согласие сторон, затянулся, увязнув в бюрократической паутине. И когда в начале декабря Марина все-таки получила свидетельство о расторжении брака, она пол дня прорыдала в подушку в своей новой, похожей на гостиничный номер, квартире. Она ни о чем не жалела, просто до острой боли в сердце почувствовала, что полжизни прошло, а из приобретений – только разочарование да одиночество…

Она пыталась разобраться с делами фирмы, и, кажется, потихоньку получалось. Но Москва, зимняя, серая, бесцветная, давила на нее, как клетка, своими железными обручами кольцевых дорог, морскими узлами автомобильных развязок, слепыми башнями Москва-сити. Ей мучительно не хватало воздуха в этом городе деловых, успешных людей. Ее мутило от суеты и толкотни, от неусыпного гула, от необоримого стремления прыгнуть выше, достать больше, вспыхнуть ярче. Она была лишним, чужеродным элементом, который город не принимал, а медленно обволакивал плотным коконом отчуждения, как застрявшую в теле занозу.

Возвращаясь после работы в квартиру, которая так и не стала домом, она заваривала себе чай и забиралась с ногами в кресло, чтобы почитать перед сном. Но смысл прочитанного ускользал, не оставляя следа в ослепшей и оглохшей памяти. Все было пусто и постыло. И только когда она доставала и брала в руки серый отполированный морем камешек в форме сердца с овальным отверстием посередине на душе становилось теплее. Словно сквозь пробитую морским чертом дырочку в камне в ее жизнь просачивались солнечный свет, теплый морской бриз, аромат цветущих акаций и хоровое пение цикад. И камень как будто дарил ей тепло узкой, бронзовой от загара ладони черноглазого бога, которого ее сердце, несмотря ни на что, отказывалось забывать.

В конце февраля Марина по делам фирмы отправилась в Барселону. После протухшей от затяжной зимы Москвы с ее грязными, осевшими сугробами по обочинам дорог, столица Каталонии встретила гостью настоящей весной. Солнце, поселившееся в этом краю, весело играло на молодой листве, рассыпаясь яркими брызгами цветущих клумб.

Она ехала в такси после важного совещания с испанскими партнерами и сонным взглядом смотрела в окно. Вдруг над крышами стандартных современных многоэтажек в небо взметнулись конические башни храма Саграда Фамилия. Марина повернулась всем корпусом в сторону церкви от удивления. Она не раз бывала в Барселоне, не однократно видела бессмертное творение сумасшедшего гения Гауди. Но