Объявили посадку на автобус, и Виктор направился к открывшимся дверям. Людей было немного. В основном, пожилые женщины с корзинками, две молодые пары, видно отпускники и трое парней призывного возраста, которые, сразу же заняв последний ряд, уже доставали пивные бутылки. Кассетник на коленях одного из парней заголосил модной у призывников песней:

Забирали в солдатики паренька одного,

и подруга, прощаяся, ждать клялась всё его!

И махала ладошкою она поезду вслед,

не волнуйся, любимый мой, два – не десять ведь лет!

Не бросайся словами ты никогда, никогда!

Не давай обещаний, коль не лежит к ним душа!

Лучше сразу признайся ты, и тебя все поймут,

Расставанье – не смерть ещё, а проверка, лишь, чувств!

Службу тащит парнишка наш от письма до письма.

и шутили друзья его, что любовь, мол, чудна,

на словах все хорошие, а как дело придёт,

резко вдруг всё меняется, ненадёжный народ!?

Не поверил парнишечка, наговоры, мол, всё!

У меня настоящая с той девчонкой любовь!

Не страшна нам разлука вот, она письма мне шлёт,

но песчинка сомнения сердце точит и жжёт?!

И тогда попросил друзей написать он письмо,

Мол, лежит он пораненный, но ему повезло!

Что граната учебная, что взорвалась в руках,

оторвала лишь пальчики, да следы на щеках.

С нетерпением ждал письма от неё паренёк!

Но достал он с конвертика четвертинки листок!?

Письмецо было краткое, всего несколько слов,

извини, но ошиблась я, вся прошла, мол, любовь!?

Утешали друзья его, видишь, как хорошо!

Мол, принял увлечение ты её за любовь!?

Не печалься, друг, есть любовь, но твоя – впереди!

А пока устав читай и прилежно служи.

Виктор смотрел в окно. Сразу же за станционным посёлком дорогу обступил лес. Тяжёлые ветви елей создавали непроницаемую для глаз тёмную стену. И казалось, автобус движется по зелёному коридору. Солнечные зайчики, весело скользили по лобовому стеклу, но проникнуть за еловый полог уже не могли. Громкие голоса отвлекли парня от дороги. Сидящая сзади полная женщина громко поведала, что и у них отметилась нечисть. Позавчера ночью с крайнего двора свели корову. Да так тихо, что ни одна собака не бреханула. Рядом женщины заохали: – без нечистой силы точно не обошлось.

Один из отпускников, спросил: – что, и даже следов никаких нет, всё же корову вели, не курицу. – Женщина повернулась к нему и, сделав круглые глаза, громко зашептала: – Лапы остались, чем-то похожи на медвежьи, но не они.

– Ну, вот вам и нечисть, – хохотнул второй отпускник, – медведь лазает, а вы страх Божий нагоняете.

– Какой медведь, какой медведь, – аж подпрыгнула от возмущения рассказчица, – у нас, почитай, через одного – охотники, если б был медведь, давно б выследили. А то след непонятный, и самое главное, – она таинственно снизила голос, – собаки от этого следа шугаются, начинают жалобно скулить и прятаться под крыльцо или в сарай. Ну, и что это за медведь? – она вызывающе уставилась на отпускника.

– Так может ваши собаки, поэтому и боятся, что медведя чуют, – попробовал тот вывернуться.

– Ага, сейчас, охотничьи собаки, что ходят на медведя, испугались следов медведя, больше ничего умней сказать не хочешь? – тётка победоносно дёрнула концы своего платка и отвернулась от отпускника.

Виктор усмехнулся: уела мужика.

Кассетник у пацанов исходил металлическим грохотом и рёвом очередной песни:

Жизнь дана одна лишь нам, радость с горем пополам!

Каждый сам себе нальёт, сколько может, то и пьёт!

Берегись ошибиться в дозе. Это как босиком на морозе,

лишний час простоишь, потеряешь всю жизнь!

Скачем тройкой по жизни мы, кто лишь миг, а кто долгие дни,

и маршрут у каждого свой, только всадник не каждый живой!?