– Я больше не могу. Иди сюда.

Судьба моим юбкам быть задранными, пока меня прижимают к неудобным, жестким поверхностям. К подоконникам, к обшарпанным заледенелым стенам… И вот – к полу. В конечном итоге. Надо признать, Сато не слишком затейливо заплетала нити на моем личном полотне.

В экипаже творилось что-то стыдное и неправильное. От чего нарядное платье принцессы сбилось, задралось до колен всеми четырьмя юбками, сползло до пупка… и вообще под напором герцога превратилось в жалкую зеленую тряпочку.

Но истомленное тело не соглашалось с мыслями: происходило правильное. О-о-очень правильное. Такое, какого со мной еще не бывало. И сладко зудящая печать на ладони с азартом поддакивала.

– Вкусная тэйра… Сахарная… – мычал Габ, лаская меня затуманенным взором. И пальцами. И губами. Даже подбородком щекотать исхитрялся, вызывая полчища подмороженных мурашек. – И зачем убегала?

На более осмысленную беседу его не хватало: Габриэл был полностью погружен в процесс надругальства над измятыми юбками. Мстил им за все приключения, страдания и лишения.

Расплавленный мозг ему вторил: глупая, глупая Лиза… Ну кто в своем уме сбегает от такого мужчины? Теплого, загорелого, обветренного? Умелого, опытного, настоящего? Вот ведь нелепость.

Кожа плавилась от его прикосновений. Тело отвечало… впервые в жизни. Льнуло, выгибалось, подчинялось. Впервые горело в огне желания, впервые просило. Хуже того – требовало. Не кого-нибудь, а вот этого кворга проклятущего!

Казалось, своими горячими ладонями Габ разогрел меня до состояния мягкого пластилина и теперь может вылепить все, что ему вздумается. Хоть статую воссиявшей Верганы.

Иногда герцог отрывался от процесса и повторно изучал глазами «владения». Как в спальне, как в брачную ночь, и даже без блеклого света кристалла-ночника… Заново. Но с неменьшим аппетитом. Узнавал ту самую девушку, что ниспослала ему богиня.

Его пальцы бессовестно следовали за взглядом, жаркие губы жадно повторяли проторенный путь. От ключиц до ребер, от шеи до живота… Ммм!

С судорожным стоном я смиренно приняла неизбежность, что должна случиться следом. Вот-вот. Призналась себе, что хочу этого не меньше Габа. До того сильно, что пальцы ног поджимаются, разведенные коленки прошибает дрожью, а руки самовольно хватают мощные плечи. Цепляются за них, как за последнюю соломинку, что может удержать в реальности.

Невозможный мужчина… Невозможный!

Изнемогая от грубых, рваных, но таких нужных движений, я то подавалась к Габу, то пыталась отпрянуть. Кто бы еще меня отпустил, ага? Габриэл упрямо возвращал на место. Охотник поймал добычу и решил разделать тушку прямо в снегах Грейнского леса.

Иногда он рычал. Глухо, надсадно… И мой отчаливший разум пытался припомнить лекцию о сатарской природе. Кворги разве рычат?

О, еще как!

– Интер-ресный повор-р-роот! – рявкнул Габ на весь экипаж, задохнулся возмущением и оборвал себя на полувздохе. Жилка неистово забилась на его взмокшем виске. – Как это понимать, Ализа?

– Ш-што? – сдавленно просвистела я, подмятая тяжелым мужчиной.

Зубы стучали. Я дрожала от истомы, от сахарной неги, что подкатывала волнами… да так и не докатилась.

– И куда же, боюсь спросить, делась твоя обещанная невинность? А, чистое дитя? – процедил муж, завершив церемонию явно не на той возвышенной ноте, на которой планировал.

***

– Я спрашиваю, Ализа, – заведенно хрипел Габриэл, потряхивая растрепанными темными прядями, свисавшими по обе стороны от недовольного лица. – Куда испарилась заявленная непорочность моей герцогини?!

Взлохмаченный варвар возвышался надо мной грозной горой. И рычал в духе неведомого дикого зверя. Ни разу не винторогого и не травоядного.