Тимат сорвался с места так быстро, будто его собаки за пятки кусали. А Аскила снова тяжело вздохнула. Всем хороша её Илати: и умница, и красавица, и хозяюшка, каких поискать. Только никому она не нужна без приданного. А где его взять, когда кормилец семьи стал слаб и немощен телом? Славным охотником был её Валх, да вот нарвался в прошлую зиму на медведя и лишился руки. Как сам живой остался, только боги и ведают. Но с тех пор трудно им приходится. Пока сыновья подрастут, да заменят отца, много воды утечёт.

Мысли Аскилы были безрадостными, однако это не мешало ей суетиться по дому.

Вернулась Илати, принесла воды из колодца. Опять набрала полные вёдра, ослушница.

Аскила укоризненно посмотрела на дочь, не поленилась, повторила не единожды сказанные слова:

- Угробишь здоровье смолоду, никто тебя больную замуж не возьмёт.

Илати виновато улыбнулась. Хотела то, как лучше.

А тут и Тимат на пороге появился. Ох и быстро же он обернулся.

- Вот, тётка Аскила, то зелье, что ты просила, - сказал он, протягивая ей мутный пузырёк, запечатанный деревянной пробкой. – Ватаур велел давать его младенчику по капле вместе с молоком. Об оплате не беспокойся. Я встретил отца по дороге. Он сказал, что приёмыша, если выживет, всем миром поднимать будем.

Слова Тимата не успокоили Аскилу, лишь вызвали глухое раздражение. Любит староста перед людьми покрасоваться, а как до дела дойдёт, так у него память напрочь отшибает. Когда с Валхом случилось несчастье, он тоже обещался помочь, да по сию пору так и не собрался.

Парень верно расценил её молчание, потому и нахмурился.

- Мне то ты можешь поверить, я своё слово держать умею, - произнёс он с горячностью, которую и сам от себя не ожидал. Потому что, не дело детям судить родителей за их поступки, но вот не сдержался. Слова сорвались с губ сами собой, выпуская на волю потаённые мысли. Многие поступки отца вызывали у Тимата злость и осуждение. Особенно пустые обещания, которые тот раздавал с лёгкостью, не собираясь их выполнять. И единственное, что оставалось Тимату, это по мере сил и возможностей подкреплять слова отца делом, чтобы было не так стыдно смотреть людям в глаза.

Аскила знала, что парню, в отличие от его отца, можно верить. Только много ли будет толку от безусого юнца?

Всё, что у него имеется, принадлежит отцу, а тот уж больно прижимист, всё под себя гребёт, оглоед.

- Если ребёнок выживет, буду приносить в ваш дом четвёртую часть добычи, - обозначил свои намерения Тимат и вышел за дверь.

За спиной Аскилы послышался вздох. А она и позабыла, что Илати всё это время находилась здесь же.

- Вот что, дочка, - обратилась к девушке мать, – хватит тебе простые рубахи носить. Открывай сундук. Посмотрим, какое из моих платьев тебе сгодится. Сегодня же и перешьём.

Илати радостно взвизгнула и бросилась в спальню родителей, а Аскила повернулась к приёмышу, которого дочь, кажется, даже не заметила, и капнула в маленький ротик одну каплю тягучего зелья, а после попыталась накормить малышку своим молоком. Грудь младенец не брал. Тогда Аскила сцедила немного молока в глиняную кружку и, смочив чистую тряпицу, принялась выжимать его по капле в приоткрытый рот ребёнка. Наконец, уверившись в том, что сделала всё, как надо, женщина просветлела лицом.

 - Если выживешь, - шепнула она, склонившись к ребёнку, - я дам тебе имя.

Глаза малышки вдруг распахнулись, и Аскила едва не утонула в их бездонной синеве, не холодной и бездушной, как у Ватаура, а насыщенно-синей, как летнее небо. В деревне то у них все были черноволосые, да кареглазые, а тут вдруг такая диковинная красота невесть откуда взялась. Может и впрямь то боги её семью одарили?