– Кажется, – неуверенно признался Михаэль. Сердце колотилось как бешеное, дым летел прямо в глаза, а голоса из коридора, как будто принадлежавшие Полине и лорду Ковентри, доносились всё отчётливее. Так вот куда Эдвард так внимательно смотрел!

– А потом у тебя начинается жажда, а она всё время ускользает и оставляет тебя умирать, харкать кровью в агонии и страдать с этим ужасным чувством пустоты и вины внутри. Но знаешь, что самое поганое? Если бы я мог вернуть время вспять, я бы ничего не стал менять. Сладкий миг облегчения! Он стоил всего.

Что-то зловещее сквозило в этих словах, и даже у Михаэля, несклонного к мнительности, перехватило дыхание. Миссис Сазерленд и сэр Роджер всё яснее скандалили в коридоре, а Эдвард только улыбался, наблюдая за их тенями. Потом загасил очередную сигарету и коснулся плеча Михаэля, а того обдало алкогольным мороком.

– Будь с ней осторожен, старина, – подмигнул он парню, пьяно икнув, – если, конечно, не любишь риск так же, как и я… Ну а коль захочешь узнать обо мне побольше, спроси у неё как-нибудь, как погиб Уильям Сазерленд.

 Затем смачно похлопал собеседника по плечу и удалился пьяной походкой. Белые развевающиеся занавески заволокли его, и Михаэль почувствовал себя очнувшимся от какого-то сна. Все предостережения исчезли как дым, и его мысли вновь обратились к Полине.

– Я же сказала, что верну вам весь долг до последнего пенни! – шептала она, чуть ли не плача, и всё время хваталась за голову. Лорд Ковентри, словно чёрный ворон, везде следовал за жертвой, и, хотя она совсем измучилась, и не думал отпускать её.

– Вы говорите мне это уже много лет, милочка, – безжалостно твердил старик, держа трость будто когтями, и даже голову прижимал к шее, точно стервятник, – но при этом вы купили себе Феррари в рассрочку, и у вашего сына самые лучшие игрушки.

– Не смейте попрекать меня игрушками сына! – с достоинством парировала Полина. Спрятавшись за углом, Михаэль замечал, что она горько плакала, и, несмотря на музыку в гостиной, слышал её всхлипы. – Сына, которого вы лишили отца.

– Помилуйте, миссис Сазерленд, – иронично рассмеялся граф, – кто или что? Я или ваша легкомысленность?

– Значит, я была легкомысленна, сэр Роджер?

– Я выразился бы и по-другому, но у нас гости за дверью. Как ещё это назвать, если вы крутили шашни с моим сыном, пока ваш муж спал в окопах?

– Я крутила шашни с вашим сыном?! Ах! – Полина отшатнулась и уронила голову на руки. – Почему, когда женщина хочет быть добра, человечна и любезна, ей обязательно приписывают коварные намерения?

– Вы не были добры и любезны… Вы поощряли его влюблённость!

– Отнюдь! Я хотела ему помочь. Я видела, как он одинок и несчастен, как нуждался в поддержке, а всё потому, что вы, сэр Роджер, не сумели дать ему хоть толики тепла. И даже сейчас убиваете его каждый день, каждую минуту, не осознавая этого.

– Хватит! Вы – беспутная, бесцеремонная девка с душой Мессалины! И всегда такой были! Не стройте передо мной невинного агнца. Если вам удалось одурачить с десяток мужчин и моего сына в придачу, то я-то давно вас раскусил. И мы сочтёмся, вот увидите! Сочтёмся!

 Спор зашёл в тупик, а густые поседевшие брови лорда свелись на переносице. Он стукнул тростью по полу и мог бы замахнуться, если бы из гостиной на голоса как раз не вышел его сын. Эдвард захлопнул за собой дверь и, увидев Полину в слезах, побагровел от искреннего волнения за неё и злости.

– Что вы сказали ей, отец? – обрушился он на сэра Роджера, сжимая кулаки. – Что себе позволили? Отвечайте!

– Мы уходим, – буркнул отец, отослав швейцара за своими пожитками, а, когда тот принёс их, запахнулся чёрным пальто будто крылом. – Сейчас!