Улыбаюсь собственным мыслям, вспоминая, как узнала о своей беременности, как сообщила о ней отцу ребенка, а он просто вычеркнул меня из своей жизни. Дура. Повелась на яркую обертку. Взрослый, красивый, уверенный в себе и…женатый. Да знаю, что дура. Уши развесила, а он даже оригинального ничего не придумал, все так банально и пошло: с женой давно уже чужие люди, вот-вот на развод подаст — а я слушала и верила, потому что влюбилась, впервые в своей жизни, идиотка, в мужчина вдвое старше.

А он мне в руки купюры сунул и на аборт отправил. Сунул, правда, намного больше, чем требовалось, и не наши деревянные. И, как часто это бывает в фильмах и книгах, я должна была швырнуть ему эти деньги в лицо и уйти гордо… Ага, щас, нет, уйти я, конечно, ушла, вполне себе гордо, оставив тарелку супа на голове горе-папаши, а деньги оставила, я блондинка, конечно, но не дура. Деньги ни в чем не виноваты, их я люблю.

Тряхнув головой, отгоняю от себя ненужные мысли и, наспех приготовив омлет с сыром, быстренько завтракаю и собираюсь в универ. Из квартиры выхожу, озираясь опасливо. Но, кажется, никакой опасности не предвидится, и сосед мирно посапывает в своей кроватке. Гляди и позабудет, что ночью было, поймет и простит.

Насколько глупы мои надежды я понимаю, когда выхожу из подъезда и натыкаюсь на картину, что приводит меня в бешенство. Ну ты и сволочь, сосед.

Гадская спортивная красотка стоит прямо позади моей малышки, таким образом блокируя той путь к отступлению, а мне шанс на то, чтобы вовремя успеть на пару.

— Прогулки в твоем положении полезны для здоровья, — слышу ненавистный голос. Считаю до пяти и оборачиваюсь. Этот кусок идиота стоит на балконе сигаретой в руке, выдыхает дым и лыбится самодовольно.

Скотина!

— Отгони машину, идиот! — рявкаю так, что вся улица, наверное, слышит. — Неа, я сегодня не планирую выходить из дома, — пожимает он плечами, тушит сигарету и уходит. Реально уходит. Гад! Скотина! Мудак!

Он и правда даже не думает спускаться и отгонять машину? И когда только успел переставить? Всю ночь же свою креветку пялил. А я ведь точно помню, что «Ауди» его на своем месте стояла. Не поленился же. Кошусь на часы, понимая, что уже опаздываю. Чтобы у тебя все места интересные чесались!

Вынимаю из кармана телефон и заказываю такси, делать-то все равно нечего. Опять непредвиденные траты, а все этот…Гад и скотина!

Такси, хвала богам, приезжает спустя пять минут. И пусть город у нас не слишком большой, но утренние пробки — дело святое. На пару я, естественно, прихожу с опозданием, на что Николай Федорович — преподаватель истории зарубежной литературы, а по совместительству декан факультета только тяжело вздыхает и разрешает мне занять место. Золотой мужик, Николай Федорович, таким как он, памятник при жизни нужно ставить. За каждого студента радеет как за родного ребенка, а потому мне вдвойне стыдно за опоздание.

Мне практически не удается сосредоточиться на словах преподавателя, мысли снова и снова возвращаются к придурку из девяносто четвертой квартиры. Меня до сих пор трясет от злости и негодования. Как можно быть настолько отбитым? На дворе конец ноября, не лето, черт его дери, а мне прошлось торчать под собственными окнами в ожидании такси.

— Раевская, французская литература второй половины девятнадцатого века навевает на вас скуку, надо полагать? — внезапно обращается ко мне Николай Федорович, а я только сейчас понимаю, что позволила себе зевнуть.

— Отнюдь нет, — отвечаю, как можно бодрее.

— Нет? — почесывая подбородок, тянет Николай Федорович. — В таком случае, быть может вы расскажете на в чем смысл названия романа Анри Бейля, более известного нам как…— он замолкает, проверяя, слежу ли я за его мыслью.