– Считай, – ровно напомнили сзади.

– Раз, – проговорила Маред и, переведя дух, добавила: – Я никогда не буду воровать.

Ремень обжег снова. И еще. И еще. Шипя от боли сквозь зубы, Маред все-таки считала, выкрикивала проклятое признание в воровстве, ненавидя себя за это, а потом снова считала. Потом поняла, что сбилась. Семь ударов оказались совершенно бесконечными. Сволочь, тварь… Это она сказала вслух? Вроде нет.

Корсар хмыкнул, останавливаясь.

– Ты сбилась, девочка. Это не по правилам. Начнем заново?

Что, опять?! Зад горел огнем, Маред чувствовала, как по щекам текут слезы. Она, конечно, не кричала – еще чего, – но рука у Монтроза была тяжелая, и бил он всерьез, не для вида. Только не снова! Корсар молчал, выжидая. И Маред, не отрываясь от душного бархата покрывала, помотала головой. Облизнула сухие губы.

– Не надо. Пожалуйста.

– Мы остановились на шести. Это будет седьмой, – бесстрастно прозвучало сзади.

Удар! Маред еле успела стиснуть зубы и плотнее прижаться к кровати.

– Семь!

– Я не разрешал тебе кричать, – сухо сказал Монтроз. – И ты дважды не повторила про воровство. Это тоже не по правилам.

Маред замерла, прижавшись к кровати. Да он же издевается! А она, дура, еще просила…

– Три раза сверху. И хватит с тебя, пожалуй.

Три раза? Это можно вытерпеть. Надо же, оказывается, как быстро она учится терпеть. И как это противно. Но лучше порка, чем… Чем то, что будет потом.

Но вместо удара Монтроз наклонился к ней, просунул руку под смятую задранную рубашку и погладил бедро Маред изнутри. Медленно и очень умело, безошибочно найдя самое чувствительное место, от которого сразу побежали мурашки по всему телу. Это было не больно, только стыдно до одури, так что она напряглась, с трудом терпя касание наглых пальцев, и изо всех сил стиснула бедра, не пуская руку Монтроза дальше, пока тот, хмыкнув, не убрал ладонь.

Последние три удара прошли гораздо легче. То ли Монтроз удовлетворился ее покорностью и бил слабее, то ли она уже не чувствовала боли, заглушенной стыдом и унижением. Напоследок, бросив ремень, – Маред с облегчением услышала, как звякнула пряжка, – Корсар еще и погладил ее по спине. Лениво, небрежно, как нашкодившую кошку или собачонку. Наказал – приласкал…

Потом, судя по мягким шагам, он отошел куда-то в глубь спальни, но почти сразу вернулся. Маред, понимая, что повернуться все равно придется, не стала дожидаться приказа. Оторвалась от покрывала, еле расцепив закаменевшие пальцы, натянула панталоны, одернула задранную рубашку и села на кровать, обняв себя за плечи. Обернувшись, скользнув взглядом по ее рубашке и поморщившись, Монтроз ничего не сказал. Вместо этого он щелкнул массивной кремневой зажигалкой, поджег свечи в маленьком канделябре у кровати и выключил бра.

Ужас накатил ожидаемо, но от этого не менее сильно. Маред еле отвела взгляд от дрожащих золотых язычков, а Монтроз еще и не торопился гасить зажигалку, любуясь – сволочь! – огнем, делая его то маленьким, почти не страшным, то высоким и широким, так что в висках у Маред болезненно заломило, а в животе зашевелился холодный скользкий спрут.

– Ты любишь свечи?

– Нет, – сказала Маред чистую правду.

– Жаль. А я вот люблю огонь. Он прекрасен. Кстати, в таком освещении ты смотришься еще лучше, только сними эти дурацкие тряпки. Вместо них наденешь вот это.

Он поднял то, что держал в другой руке. Широкие наручники с длинной цепью. Массивные браслеты обшиты кожей, начищенная цепь поблескивает… Маред сглотнула.

– Вы это серьезно?

– А ты сама как думаешь? – поднял брови Корсар. – Раздевайся, ложись на кровать и руки вытяни вверх.