Вот обо всем этом многом я и написала. И по окончании занятий в гимназии понесла отправлять увесистое письмо на почту. И тут вспомнила, что письмо будет идти целую неделю, а то и много дольше, и что Пете для наведения справок о Валентине Пискареве понадобится несколько дней и что ответное письмо тоже доберется до меня только через целую неделю. А как скоро будут развиваться события с Михаилом Пушкиным? Вот то-то и оно, что мне это неизвестно. Может, промедление окажется смерти подобным. Так что помимо письма я еще и телеграмму отправила. Три раза переписывала. В первый раз получилось длинно, во второй – еще длиннее, а все равно всего нужного не сказала. Махнула на подробности рукой и написала: «По возможности срочно наведите справки об убитом в Москве Валентине Петровиче Пискареве, студенте юридического факультета, находившемся в отпуске по семейным обстоятельствам. Подробности в письме. Скучаю. Даша». Кто-кто, а Петя все поймет правильно. Тем более что и опыт ведения сыска по переписке у нас с ним имеется серьезный, Петя очень здорово помог разобраться в том убийстве банкира, что случилось в вагоне транссибирского экспресса, хоть и узнавал обо всем лишь из моих коротеньких телеграмм.

Месье Дешан уже ушел, а я все вертелась перед зеркалом в гимнастической комнате, пыталась освоить то сложное сочетание движений, что мне сегодня показал учитель.

– Дарья Владимировна, там к вам гимназист пришел, – доложила горничная.

– Хорошо, Наташа, я сейчас выйду. Проводи господина гимназиста в гостиную.

И побежала переодеваться и умываться, нельзя же к гостю выходить в таком взъерошенном виде. Так что только входя в гостиную и начала соображать, что никакого гимназиста я не жду, что старых знакомств среди учащихся гимназий у меня не было, а новых завести я еще не успела.

Гимназист оказался не гимназистом, а реалистом[28], что, впрочем, особой роли не играло. Выглядел он лет на двенадцать, но мне показалось, что ему тринадцать, а то и четырнадцать. Был он невысок ростом, коротко, под ежик, стрижен, облачен, как и положено, в черную гимнастерку с серебряными пуговицами и опоясан кожаным кушаком с буковками «2 М. Р. У.» на бляхе. На левой скуле была заметна незажившая ссадина.

Завидев меня, мальчишка встал, вежливо поклонился и сказал без тени смущения:

– Вы, стало быть, будете Дарья Владимировна Бестужева? Так у меня к вам записка и на словах велено передать.

И вручил мне записку, сложенный надвое лист, на котором сверху было написано «Ее светлости, графине Бестужевой Д. В.» и наш адрес.

– Действительно мне, – чуть удивилась я и, развернув листок, принялась читать:

«Даша! Не удивляйтесь адресу и тому, как я вас поименовал, это я специально этак официально, чтобы Степан понял, с кем имеет дело, и вел себя соответственно, а то с него станется… Впрочем, вы сами поймете о нем все, что нужно, если сочтете нелишним побеседовать. А я вам пишу накоротке, так как уже собрался идти в тюрьму. То есть в полицию для начала, в тюрьму уж пусть они меня сами везут.

Михаил Пушкин.

P. S. Совершенно растерян и не написал главного. Вы спрашивали, есть ли у меня кто, к кому возможно за помощью обратиться и не нарваться на отказ. Так вот податель этого письма и есть таковой человек. Вы с ним побеседуйте и тогда уж решайте – выжил я из ума, доверяясь мальчишке, или от него может толк быть.

Михаил.

P. P. S. Осип Иванович Широков, о котором я вам говорил, согласился стать моим защитником. Ваше предложение самим явиться в полицию и потребовать предъявления обвинения он тоже одобрил. Вот мы с ним и отправляемся.