– Если говорить честно, то нам, мне и моему товарищу, просто очень и очень повезло, иначе ничего бы мы не раскрыли. Так что не могу вам ничего обещать, кроме того, что всерьез над всем подумаю. Только уж вы постарайтесь рассказывать все очень подробно, хорошо?

– Да-да! Я, как вы сказали первый раз о подробностях, окончательно уверился, что вы – это вы. То есть та самая девушка, о которой мне приятель рассказывал. Он, знаете ли, не чужд всего таинственного и необычного, вот и ваши истории ему запомнились. Ох, ну это верно уж точно неважно? – едва ли не с надеждой спросил он.

– Не знаю, – вынуждена была ответить я. – Сейчас невозможно сказать, что важно, а что нет. Так что вы уж рассказывайте все, что в голове всплывет, а там станем разбираться. Но для начала давайте представимся, а то трудно разговор поддерживать, не зная имени.

– Простите великодушно! Михаил.

– А по отчеству?

– Не нужно по отчеству, хотя я его и не скрываю. Михаил Юрьевич я, – чуть смущенно ответил Михаил.

– Так, – заподозрила я что-то неладное, ведь обычно называют имя и фамилию, а тут собеседник как-то этот вопрос обошел стороной. – Ну уж назовите и фамилию, все равно мне нужно ее знать.

Михаил смутился и со вздохом представился полностью:

– Михаил Юрьевич Пушкин.

Глянул на меня, не смеюсь ли. Я бы точно рассмеялась – фамилия Пушкин при таких имени-отчестве куда смешнее, чем Лермонтов, – не будь дела столь грустны.

– И представьте себе меня с моими стихами неуклюжими при таких имени, отчестве и фамилии! – с грустной иронией проговорил Михаил Юрьевич Пушкин.

– А вот это точно неважно! Михаил Юрьевич… Хорошо! Михаил, вы рассказывали версию полиции, отчего вас заподозрили в убийстве тетушки.

– Да-да! Следователь сказал, что я пришел поздно, что мы начали ссориться и я с пьяных глаз схватил нож и… Еще он сказал, что со слов прислуги знает, что отношения наши не были безоблачны, что тетушка не раз грозилась изгнать меня из дома и лишить своей поддержки.

– Это правда?

– Правда, – очень легко согласился Михаил. – И вот попробуй кому объяснить, что тетушка, хоть и сварлива нравом, но сама предложила приютить меня и гнать вовсе не собиралась, а слова эти говорила для проформы. И денег у нее я никогда не просил, но и не отказывался, если она мне их давала. И что ругалась она больше для виду, а так-то относилась ко мне очень хорошо. Будь иначе, я уж не стал бы терпеть упреков и давно сам бы ушел.

– Скажите, а в случае ее смерти вы не становитесь ее наследником?

– Ну что вы! У нее сын есть. Но полиция мне на такую возможность намекнула. То есть на возможность того, что я якобы надеялся на наследство.

– Хорошо. Как я понимаю, завещание еще не оглашено и пока нам об этом говорить преждевременно. А как же вас в таком случае могут и в убийстве приятеля подозревать?

– Очень хитроумное умозаключение, сам удивился! Я якобы, убив тетю, стал искать возможность выйти сухим из воды и кинулся к своему приятелю просить его помочь мне с алиби. Тот отказал, и я… я, дескать, снова схватился за нож и убил его.

– Тогда зачем же вы на него ссылаться стали?

– Так меня видел выходящим от приятеля дворник, и я его видел, даже поздоровался. Ну и выходило, что скрывать сей факт, что я у приятеля был рано утром, не имело смысла. А так я мог попытаться запутать полицию.

– Скажите, а что, неужели нож был одним и тем же?

– Не знаю, Дарья Владимировна! Не знаю. Мне про это не сказали, а сам я не догадался спросить.

– Ладно, пропустим. Только раз уж вы просите меня обращаться к вам по имени, то и вы меня по имени называйте.

– Хорошо, Даша.