Он же слышать ничего не хотел о мухляже, гордился собой и презирал перестраховщиков. Его бесили эти разговоры о лазерном шоу, о замене открытого огня на электрику, о взаимозаменяемости артистов. И кем они могут его заменить?! Пусть попробуют, думал Гриня после очередного скандала и не знал, что уже пробуют, что после его ухода – как всегда эффектного побега! – ребята не разошлись. Маша сделала короткий звонок, и тут же, как по волшебству, появился некто Дрюня с большим красным кофром на колёсиках. И сам такой большой и уверенный в себе.

Он бесцеремонно вставил в компьютер флешку, и на мониторе замелькали люди в блёстках. На них прямо с неба спустился слепящий диск, и было видно, как зрители задрали головы и прикрыли глаза козырьками ладошек. Диск приземлился в искрящийся, зелёный дым, из которого проступила гигантская фигура дракона – почти настоящего, покрытого чешуёй, с бьющим о сцену хвостом. Дальше было много похожего на то, что делал Гриня, только без всяких там боковых сальто и огненных вихрей. Вместо этого – полёты над головой публики, мелькание фантастических теней, крутящих неоновые палицы, полуобнажённые мускулистые торсы в татуировках и пирсинге. Музыка гремела, дракон ревел и вдруг выхватил из толпы тонкую девчушку – ага, подсадная! – взвалил её на плечо и вместе они скрылись в нестерпимом блеске яркого света.

Тут Дрюня со словами: «Эта подойдёт», – ткнул в Таню пальцем. Она ничего не поняла, как всегда в отсутствие Грини тупила. Представляла, как он, разговаривая сам с собой – что теперь стало нормой – пружинистой походкой идёт от метро и обнаружит её отсутствие, лишь оказавшись дома. Она не посмела побежать за ним, а теперь выглядит предательницей. Вот ты попала, девочка, вот попала…

Дрюня доставал из кофра с наклейками международных авиалиний новый реквизит, только что привезённый из Германии – все обступили, задавали вопросы, он благожелательно, с юмором отвечал. Так что одна Маша заметила – она всегда всё замечала – как Танечка на негнущихся ногах вышла из зала. Впрочем, это входило в план: пусть сообщит своему божеству, за ночь Гриня успеет всё обдумать и не станет закатывать сцен.

Таня плохо помнила, как добралась, как оказалась у дверей квартиры. А войдя, сразу заметила девушку – силуэт на фоне громадного окна. Всю дорогу она мысленно твердила заготовленную фразу, а тут вдруг разом позабыла и, потерянно кружа по комнате, машинально подбирала с пола бумажки, поправляла сбившееся покрывало. Присутствие незнакомки беспокоило, но лишь в плане намеченного разговора: непонятно, можно ли при ней…

Тут вмешался Гриня, поймал её за руку и приказал: «Ну, выкладывай!». И Таня торопливо изложила всё, что произошло после его ухода. Её на сей раз не прерывали, и это было непривычно, пугало. Девушка у окна не двинулась, лишь внимательно смотрела на Таню, и ей казалось, что до её прихода они как раз всё это обсуждали, что Гриня откуда-то обо всём знает. И она замолчала на полуфразе, а Гриня вдруг обнял её за плечи, подвёл к окну и сказал просто: «Это моя сестра Нина, – и добавил: А это – Танечка, мой самый надёжный друг… Я тебе о ней рассказывал».

Они устроились втроём на диване, пили чай из керамических, ручной росписи пиал, ещё в студенческие годы привезённых Сандро из Узбекистана. Время будто притормозило: обе стрелки настенных часов запутались в крестовине римской девятки, закатное солнце всё никак не могло утонуть в освободившейся от льдин глади залива – медленно тянулся весенний вечер.

Гриня излагал свой план, задуманный ещё зимой, когда первые признаки раскола наметились в виде мелких стычек по любому поводу. Вроде ничего особенного, гастроли редко проходили без разборок, и к этому все привыкли. Но на сей раз их преследовала непруха: то гостиницу приходилось менять, то чего-то наелись и маялись животами, а под конец пропала бронь на билеты, еле добрались до дома, в дороге постоянно грызлись.